У счастья ясные глаза
Шрифт:
– Нахожу, – слегка заплетаясь языком, согласилась я. Перенервничав и в «Чайной ложке», и под колесами Слоновьей «Ауди», я как-то очень быстро опьянела.
– Я именно поэтому вас и пригласил в «Золотую чашу». Из-за кухни. Если бы здесь еще поменьше блестело, я наведывался бы сюда гораздо чаще.
Мне понравилось, что он адекватно реагирует на золотые переливы и привез меня в ресторан не из-за них. Приятно, когда мужчина отличается хорошим вкусом. В благодарность за это я ему ободряюще улыбнулась и вроде бы как даже подмигнула. Вообще-то у меня всего лишь нервно дернулся глаз, но это вполне можно было принять и за подмигивание. Слон улыбнулся тоже и от смущения покрылся багровым румянцем. Я стыдливо отвела глаза, но Слон,
– Я давно мечтал куда-нибудь вас пригласить.
Я постаралась сделать такое выражение лица, которое означало бы удивление, но расслабленные от белой «Варны» мышцы, очевидно, изобразили что-то другое.
– Вы не могли этого не заметить, – как бы возражая, заявил Слон.
Я срочно перестроилась с мимикой и ответила:
– Ну… вообще-то… да… не могла…
– Я понимаю, что такая женщина, как вы, Наталья Львовна, наверняка уже занята каким-нибудь счастливцем, но… может быть… хоть иногда вы позволите мне… вот так же, как сегодня… – Он не договорил, потому что из недоступных глазу недр ресторана (или все из той же «короны») полилась музыка. Центр зала немедленно начал заполняться танцующими парами. – Потанцуем? – предложил Слон и, не слушая ответа, подал мне руку.
Вы когда-нибудь танцевали со слоном? Нет? А с Терминатором в лице Арнольда Шварценеггера? Тоже нет? Я вам доложу, что это незабываемое ощущение. Мой нос находился где-то на уровне его желудка, руки были закинуты далеко вверх, будто я висела на заборе, зацепившись пальцами. И при этом со всех сторон меня обнимали и загораживали от постороннего глаза огромные ручищи. Стоило бы Никифорову нажать ими посильней, как с жалким писком из меня вылетела бы душа.
Мелодия, под которую я «висела на заборе», была мне незнакома, но печальна и грациозна. Я уже как раз собиралась всплакнуть на могучем желудке Слона по Беспрозванных, но почувствовала, что поднимаюсь вверх, будто на эскалаторе. Никифоров сделал только пару движений своими экскаваторными ковшами, и мои губы оказались напротив его. Он решил немедля получить за один вечер как можно больше удовольствий и приступить к поцелуям, пока я, одурманенная «Варной» и очарованная нежной мелодией, не опомнилась.
Наверно, так целуются осьминоги или ужинают китообразные. Как бедный планктон тоннами несется во чрево кита, так и я могла бы быть заглочена Сергеем Семеновичем, если бы не кончилась музыка. На этом засасывающем поцелуе я и сломалась: расплакалась, пьяно причитая, что люблю другого. Я произносила и произносила слово «люблю», смаковала его, перекатывала на языке и дивилась тому, как оно восхитительно-щемяще, как хрупко и ненадежно.
Слон вытирал мне слезы фирменной золотой салфеткой, умолял о прощении и вызывался немедленно ехать с повинной головой к моему возлюбленному. Вместо этого я попросила его отвезти меня домой. У подъезда Никифоров еще раз попросил простить его, намереваясь, тем не менее, опять поцеловать взасос. Я его великодушно простила, но от китового поцелуя довольно ловко ускользнула, юркнув в дверь вперед соседа, который, на мое счастье, как раз тоже возвращался домой.
Дома, не раздеваясь, я рухнула на табуретку в кухне, замерла, прислонившись к стене, и попыталась понять, что же со мной случилось. Что значили эти мои слезы на великаньей груди Слона? Разве может быть что-нибудь серьезное в пьяных слезах? Ничего! Но ведь до «Золотой чаши» я чуть не влетела под колеса машины от отчаяния и боли в груди. Ну не могла же я, в самом-то деле, влюбиться в человека в отрыжечных шароварах! Да еще по собственному желанию, как в кино! Да еще в первого же по списку! Да еще в такого, который сует свой ремень даме в блинчики и даже не догадывается придержать тяжелую дверь! А та дверь, между прочим, могла бы запросто меня убить – она толстая, цельностеклянная и еще окантованная стальной полосой!
И вообще –
Я решила, что на этом можно наконец и успокоиться, но успокоиться почему-то не смогла. Я попыталась снять куртку, но, спустив ее с одного плеча, непостижимым образом запуталась в ней, упала на пол и, уткнувшись в снятый рукав, расплакалась так же сильно, как недавно убивалась по Сонечке.
Когда слезы естественным образом закончились, я развернулась на спину и, подложив себе под голову окончательно смятую куртку, стала опять перебирать в памяти то, что произошло в «Чайной ложке». Думаете, я снова вспомнила треклятую дверь и блинчики? Ничего подобного! Передо мной стояло встревоженное лицо Беспрозванных с глазами, напоминающими уже не смородиновые ягоды, а черные бездонные омуты, и с губами, кривящимися в вымученной улыбке непонимания того, что с нами происходит. До чего же мне хотелось ласково дотронуться рукой до его щеки! Как же я хотела поцеловать его губы! А уж за ответный поцелуй Валерия Георгиевича я готова была продать душу. Можете себе такое представить?!
Утро следующего рабочего дня было таким же напряженным, как и весь предыдущий день. Мы все трудились, не отрываясь от компьютеров, и я могла позволить себе не думать о Беспрозванных. Я уже почти совсем о нем не думала, когда в дверь нашего бюро просунулась огромная голова Слона. Сергей Семенович Никифоров, начальник соседнего бюро, очень официально попросил меня на пару минут выйти в коридор. Я, стараясь не смотреть на того, из-за кого чуть не попала под машину, вышла за дверь.
– Наталья Львовна, – начал Никифоров, огородив меня своим телом практически с трех сторон – я вчера, кажется, позволил себе лишнего…
– Не стоит беспокоиться, – махнула рукой я. Честное слово, у меня был полон рот совсем других проблем. И личных, и производственных.
– И все-таки вы должны знать, что я всегда готов… что я всегда буду рад, если вы… Словом, я до конца жизни не забуду наш с вами совместный поцелуй!
Я подняла на него изумленные глаза, потому что ничего совместного у планктона с китом быть не может, а он взял да и запечатлел на моей щеке еще что-то вроде осьминожьего поцелуя. Я еле удержалась на ногах, а он походкой Ильи Муромца, восставшего на ноги после тридцатитрехлетнего сидения на одном месте, пошел в сторону своего бюро, в дверях которого… стояла его Муза, которая Лира, и довольно улыбалась. Меня сковал первобытный ужас. Я знала, что Лира Борисовна ищет повод для изгнания Слона из лона собственной семьи, но мне совершенно не хотелось быть этим поводом.
Я вернулась на рабочее место с потерянным лицом, а Володька Бондарев счел своим долгом заметить на все бюро:
– Ты, Натаха, в последнее время пользуешься небывалым успехом у мужчин! Я, знаешь, и сам уже начинаю подумывать, не приударить ли мне за тобой, пока не поздно!
– Правильно, Бондарев, приударь! – тут же одобрила его решение Надя Модзалевская. – А то тут некоторые не понимают, что пока они хлопают глазами и протирают и без того уже давно протертые штаны у компьютера, Наташку уведут из-под носа. Никифоров – это вам даже не Славик Федоров. Это ж понимать надо! Начальник бюро! У него «Ауди» и дача в Комарове, не говоря уже о Лире, которая в два счета даст ему свободу.