У стен Старого Танжера
Шрифт:
«Вот мой четвертый муж!»
При этих словах взрыв недоумения сотряс толпу слушателей. Всех интересовал один вопрос, который наконец и задал Баширу Сейид, уличный чтец.
— Уж не станешь ли ты нас уверять, недостойный горбун, что у неверных женщины имеют право заводить свой гарем? — в ярости вскричал он.
— Не стану, — ответил Башир. — Но они могут, если захотят, развестись с мужем и тотчас же выйти замуж за другого. Особенно легко это сделать в Америке. Поэтому-то госпожа Элен, еще такая молоденькая, уже трижды была замужем.
— Это вовсе не те обычаи, которые стоит перенимать, — проворчал старый ростовщик Наххас с реденькой желчного цвета бородкой, злобно и укоризненно посмотрев на молодых женщин, что сидели вокруг него и шептали, словно во сне: «Развестись с мужем… развестись с мужем…»
— А что я могу поделать? — без тени смущения возразил Башир Наххасу. — Что есть — то есть, ведь в моих рассказах присутствует только правда!
И он продолжил:
— После сообщения госпожи Элен в зале воцарилось зловещее молчание. Наконец генеральный консул отвел ее в сторону, там к ним присоединилось еще несколько важных американцев. Я все время вертелся около них и слышал, что они говорили о моем господине. Никакой он не принц, твердили они госпоже Элен, он мелкий рыночный торговец, человек цветной расы, полное ничтожество. Но их негодование вызывало в ней только смех. «Все вы просто ревнуете к нему, — сказала она. — И потом, даже если он не принц, что с того? Он похож на принца. И мне он нравится таким, каков он есть!» И она вернулась к Абд аль-Меджиду Шакрафу, и они вместе выпили.
Очень скоро все гости разъехались, остался только наш рыжеусый друг Флаэрти. Он был сильно пьян и здорово веселился, глядя на все происходящее.
На следующий день мой господин послал госпоже Элен великолепное кольцо в подарок по случаю помолвки. Желая показать всем, что свадьба не за горами и что он весьма этим горд, Абд аль-Меджид Шакраф тоже устроил праздник, на который, однако, не пригласил ни одной женщины. Так у иностранцев принято расставаться со своей холостяцкой жизнью.
Тут уличный чтец Сейид — он все время так и пытался в чем-нибудь уличить рассказчика — заметил:
— К нему, должно быть, никто не пришел, ведь, судя по твоим словам, все терпеть не могли твоего господина.
На что вместо Башира ответил старый и мудрый продавец сурьмы:
— Ты забываешь, Сейид, о людском любопытстве и страсти к даровым удовольствиям.
— Поистине ты знаешь жизнь и знаешь людей, отец мой, — смиренно сказал Башир старцу и продолжил свое повествование:
— Все — и арабы, и неверные — приняли приглашение моего господина. А он, совершенно не подозревая о том, что теперь именитые и влиятельные люди Танжера косо на него смотрят, завидуют ему и, более того, даже презирают и ненавидят его, — он, невинная душа, был рад тому, что к нему пожаловало так много гостей. Он счастливо улыбался своим злейшим врагам, в числе которых были и господин Буллерс, торговец золотом, и начальник полиции, бравый офицер, и еще, из арабов, старый шейх Максуд Абд ар-Рахман, которого вы все знаете как человека с большими связями, богатого и спесивого.
Гостям не пришлось раскаиваться, что они явились в дом к моему господину. Он устроил на редкость пышный и изысканный праздник. Лучшие повара и кондитеры старого города приготовили блюда и пирожные. Из напитков подавали самые дорогие вина и ароматнейший чай. И таких, которые обжигают горло, тоже было вдоволь. Для любителей покурить наркотик были приготовлены наргиле.
Что до меня, то я всю ночь наслаждался музыкой. Абд аль-Меджид Шакраф, который плохо в ней разбирался, поручил мне созвать лучших среди арабов исполнителей на виоле, гитаре и тамбурине. Я выполнил его поручение, и когда музыканты заиграли старинные ан-далусские мелодии, я не удержался и запел.
Вы знаете, друзья мои, что я не люблю выступать перед публикой. Некоторых удивляет моя застенчивость, другие упрекают меня в чрезмерной гордости, полагая, что мне нравится, когда меня упрашивают. Но все это чепуха, поверьте. Я пою по-настоящему хорошо, лишь когда дух нисходит на меня и овладевает моим голосом, а это случается нечасто. И, уж конечно, не по заказу и не в обществе людей, которые мне несимпатичны. Наверное, поэтому так порой хвалят мой голос. Но дело вовсе не в нем, а в духе.
Итак, в тот вечер в доме Абд аль-Меджида Шакрафа звучала прекрасная музыка, и мне очень хотелось доставить удовольствие моему господину и как-то поддержать его престиж, поскольку все гости, за исключением рыжеусого Флаэрти, в действительности были его недругами, а он этого не заслуживал. Он был добр, защищал обездоленных, а если и совершал ошибки, так только из-за своего простодушия и искренней уверенности в том, что он гражданин самой богатой, самой могущественной и самой свободной страны в мире.
Я старался от всей души и думал только о том, как голосом восславить дух, что снизошел на меня. И те, кто слышал, как он поет во мне, были довольны.
Но когда дух покинул меня, я умолк. Напрасно меня просили спеть еще, я ничего не мог с собой поделать. Я отказал даже самому Максуду Абд ар-Рахману — этому всесильному, толстому и злому человеку. Тогда он сказал моему господину:
— На твоем месте я бы приказал хорошенько его высечь — и он бы пел всю ночь.
— В моей стране нет больше рабов, — ответил Абд аль-Меджид Шакраф.
А я поклялся в душе, что никогда в жизни не стану петь для таких людей, как Максуд.
Но тот больше не вспомнил обо мне, потому что в эту минуту появились десять арабских танцовщиц. Некоторые из них танцевали уже давно, остальные же были совсем молоденькие и необычайно грациозные девушки.
Гости еще охотнее стали вливать в себя напитки, чаще прикладывались к наргиле. Танцовщицы расхаживали по залу, покачивая бедрами. Мне вскоре это прискучило, и я отправился на улицу поиграть с Омаром и Айшей.
— Что? Уйти в самый разгар праздника! — воскликнул Ибрагим, молодой продавец цветов. Глаза у него блестели от вожделения.
— Ты забываешь, что Башир еще не мужчина, — ответил, смеясь, Галеб-водонос.
— К счастью для него, — прошептал смиренный старец Хусейн.
И Башир заговорил вновь:
— На следующий день после полудня Абд аль-Меджид Шакраф отправился к госпоже Элен, чтобы скоротать время в приятнейшей беседе. А я пошел в порт, куда ежедневно в этот час один за другим приходят корабли из Альхесираса и Гибралтара. Это всегда развлечение, да и кое-какая польза.