У стен Старого Танжера
Шрифт:
Узники лагерей не имели имен. Они числились под номерами, будто не люди, а скотина. Номера выжигали каленым железом им на руке.
Все это происходило в Германии по прихоти ее правителя Гитлера.
И вот у Леи, одной из этих безымянных жертв — голодных, избитых и измученных, — нашлись силы дожить до того времени, когда немцев победили и из лагерей освободили тех несчастных, что еще оставались в живых. Однако многие из них не хотели или не могли вернуться домой — либо потому, что на родине семьи их были уничтожены, либо потому, что к власти там пришли новые хозяева и стали бросать людей в новые лагеря.
Так прошли у Леи лучшие годы ее молодости. Разыскивая старого Самуэля, единственного своего родственника, она написала большое количество писем, и в результате, после множества бесплодных попыток, ей удалось найти его. Но и тут понадобилась уйма времени, чтобы, заручившись поддержкой влиятельных людей, получить документы со всеми подписями и печатями, потому что нынешний мир устроен так, что без всех этих фетишей нельзя сделать ни шагу. Но теперь все это было уже позади, и она наконец-то приехала сюда, в Танжер.
Вот об этом, друзья мои, и рассказывала Лея. Выслушав ее, старый Самуэль, смеясь и плача одновременно, пообещал, что в нашем городе она найдет утешение, не будет ни в чем нуждаться и дни ее потекут счастливо. Тут Лея спокойно так спросила:
«А на какие деньги?»
Лея задала вопрос по-венгерски, и поскольку дядя Том поинтересовался, что она сказала, старый Самуэль перевел его на английский. «И в самом деле, на какие Деньги?» — повторил дядя Том.
Не получив ответа, он сказал, что даст Лее гамак и худо-бедно прокормит; что же касается денег, то у него их не больше, чем у старого Самуэля, а тот образ жизни, который он ведет, не дает ему возможностей свести знакомство с людьми, которые могли бы предоставить Лее работу.
Тогда я пообещал, что завтра же займусь этим.
— Вы только посмотрите на этого нищего горбуна! Возомнил о себе, что он всемогущ! — язвительно прокричал старый ростовщик Наххас.
Но добрый старец Хусейн, продавец сурьмы, тотчас же осадил его:
— Если ты думаешь, что из всех зверей больше всего проку от льва, то ошибаешься. — И, обратившись к Баширу, попросил: — Продолжай, сын мой, мы тебя слушаем.
— Мы тебя слушаем! — раздалось в толпе.
И Башир заговорил вновь:
— Было уже темно. Я брел по пляжу и, вспоминая рассказ Леи, поражался людской жестокости и тем бедам, которые подчас обрушиваются на человека.
Я еще не успел далеко уйти, когда до меня донесся еле различимый шум весел. Во мраке к берегу осторожно причаливала лодка. Вначале я решил, что это приехали забрать тюки с контрабандой, чтобы переправить их на какую-нибудь яхту или баркас, который рано утром возьмет курс на Испанию, Францию, Италию или еще более удаленную страну. Для человека вроде меня, частенько ночующего на пляже, все это не в диковину. Однако на сей раз в шлюпку ничего не грузили и ничего из нее не выгружали. Два человека бесшумно спрыгнули на песок и направились к хижине дяди Тома. Один из них, зайдя в дом, почти тотчас вышел, сел в шлюпку и поплыл в сторону порта.
Все эти быстрые и таинственные перемещения возбудили во мне любопытство. Я подкрался к хижине и стал прикладывать то ухо, то глаз к дверной щели,
Человек, оставшийся в хижине, был молодым, бедно одетым испанцем с веселыми и добрыми глазами. По его радостному голосу я понял, что он очень доволен — и было чем. Ему удалось на рыбачьей лодке покинуть Испанию, где его преследовали власти. Чтобы попасть в Танжер, не имея паспорта, ему пришлось схорониться под грудой старых парусов. Все прошло благополучно: таможенники его не обнаружили. Пока он благодарил дядю Тома за то, что тот пообещал ему приют на первое время, старый Самуэль рассказывал своей племяннице историю беглеца.
Молодые люди ничего не могли сказать друг другу. Франсиско говорил только по-испански. Лея не понимала по-испански ни слова. Они лишь время от времени смотрели друг на друга. Лицо Леи оставалось неподвижным. Тем не менее все между ними было уже предрешено.
В это мгновение из уст одной из женщин вырвался радостный возглас. Это была Зельма, бесстыдная бедуинка.
— Наконец-то настал черед любовной истории! — воскликнула она.
— Правда? В самом деле? — заинтересовались другие женщины, и в прорезь покрывал было видно, как заблестели у них глаза.
— Правда, — ответил Башир и продолжил свой рассказ:
— На следующий день я попросил моего друга Флаэрти подыскать для Леи работу, а тот в свою очередь поговорил с господином Рибоделем, с которым по-прежнему каждый день виделся в таможенной кофейне, в час прибытия рейсовых судов из Альхесираса и Гибралтара.
Господин Рибодель, старый, но на редкость гибкого ума человек, у которого испрашивают советы по части законов многие влиятельные люди Танжера, вспомнил, что господин Буллерс, торговец золотом, искал на должность секретарши серьезную и порядочную девушку, хорошо владеющую французским языком. По его рекомендации Лея поступила на службу к господину Буллерсу.
Услыхав это имя, Мухаммед, уличный писец, сказал Баширу:
— Сдается мне, что ты уже упоминал в других историях имя этого иностранца. Кажется, он один из самых значительных людей среди неверных?
— И самых богатых? — визгливым голосом выкрикнул старый ростовщик Наххас.
И Башир ответил:
— Действительно, никто не может в точности определить, каковы размеры состояния господина Буллерса, даже он сам, хотя, как утверждают, голова у него — что счетная машина, другую такую поискать. Ему принадлежат замки во Франции, Испании, Бельгии, владения на далеких, сказочно прекрасных островах, огромные ценности во всех крупных банках мира. А товар, которым он торгует, — золото.
— Золото! — со стоном вырвалось у ростовщика Наххаса, и голос его на этот раз был тихим и нежным, — Золото…
По толпе, от одного к другому, пробежал изумленный шепот:
— Золото… золото… золото…
И Башир сказал, обращаясь к слушателям:
— Да, друзья мои, золото.
И продолжил:
— Однако не думайте, что господин Буллерс делает так, как менялы с улицы Ювелиров, — монетку туда, монетку сюда. О нет! Господин Буллерс скупает и перепродает золото ящиками, бочонками, громадными слитками, и получается это у него ловчей и проще, чем у вас, когда вы покупаете и продаете здесь, на Большом базаре, несколько пригоршней бобов или проса.