У стен Старого Танжера
Шрифт:
— Тогда я не знал, — ответил Башир, — но после Лея мне все рассказала, а я расскажу сейчас вам.
И Башир продолжил:
— Через несколько минут после того, как Лея вернулась, ее позвали в кабинет хозяев. Там была только Эдна. Она поинтересовалась, для чего Франсиско вызвал Лею на улицу. Лея ничего не ответила. Она решила, что лучше уж потерять место, чем сказать что-либо Эдне.
Но та приблизилась к ней и вполголоса потребовала:
«Говори…»
В ее глазах вновь появилось выражение жестокости и презрения, совсем как в те времена, когда она служила в проклятых лагерях. И Лею охватил ужас. Однако у нее была еще воля сопротивляться. «Я в Танжере, — сказала
Тогда Эдна взяла левую руку Леи и, задрав рукав платья, обнажила цифры. Да, она знала. Она узнала Лею в первый же день. И теперь девушка пропала. У нее не было больше воли. Тело и даже душа перестали принадлежать ей. Ее больше не существовало.
Когда Эдна снова приказала ей говорить, несчастная слово в слово повторила все, что узнала от Франсиско.
«Ну и к чему ты так упорствовала, дело-то самое обычное, — сказал Эдна тем жестким голосом, каким говорила в лагере смерти. — Забудь обо всем. И никому ни слова».
И Лея ничего нам не сказала — ни Франсиско, ни мне.
Тут крики из толпы прервали Башира: слушатели были крайне изумлены, а некоторые просто ушам своим не поверили.
— Эта девушка обезумела!
— Зачем же она подчинилась?
— Да как такое возможно?
Башир намеревался ответить, но не успел. Тонкая таинственная мелодия внезапно зазвучала где-то внизу, у его ног. Все узнали флейту Кемаля, заклинателя змей. Из раздувшегося мешка, что лежал у него на коленях, показались две страшные головы и принялись раскачиваться в такт музыке. Все поняли, что хотел сказать молчун Кемаль.
И Башир продолжил свой рассказ:
— Если есть деньги, дела в Танжере можно уладить быстро. Так, Ноэл раздобыл для Франсиско фальшивые документы и вписал его по всем правилам в команду «Радуги» (так называлась яхта).
Очутившись на судне, Франсиско немедленно отправился в машинное отделение и занялся двумя моторами. Он возился там целыми днями, отдавая этому делу всю душу, поскольку, кроме любви к Лее и к свободе, он еще испытывал большую любовь к красивым сложным машинам. Он без конца собирал, разбирал и вновь собирал детали, наматывал и разматывал проволоку, ввинчивал и вывинчивал винты и болты, до блеска начищал каждую железку. Он обращался со всем этим так заботливо и бережно, как лучший ювелир обращается со своим дорогим товаром. Работая, он все время пел. Матросы на яхте оценили его трудолюбие и веселый нрав.
Я проводил время то с ним, в машинном отделении, то развлекался на палубе яхты.
И вот однажды утром неподалеку от «Радуги» я заметил Варноля. Он разговаривал с одним арабом, которого все сторонились из-за его связей с таможней и полицией. Я почувствовал в душе некоторое волнение, но в тот момент я и знать не знал о том, что Лея все рассказала Эдне. Варноль больше не появлялся. Араб же вернулся тогда, когда яхта вышла из порта. Я его видел, но было уже слишком поздно: я не мог ни с кем переговорить, поскольку спрятался в спасательной шлюпке, накрытой чехлом и подвешенной за бортом яхты.
Тут бездельник Абд ар-Рахман, тугодум с большими претензиями, воскликнул:
— Что ты хочешь этим сказать, горбатый дьяволенок?
Ему с раздражением ответил Мухаммед, уличный писец:
— Ты что, не понимаешь: он тайно проник на борт яхты и оказался в открытом море.
С десяток восхищенных голосов подхватили:
— В открытом море!
И Башир продолжил свой рассказ:
— Ну что мне оставалось делать, друзья мои? Я не мог отказать себе в удовольствии совершить это путешествие, ведь я никогда не бывал на столь великолепном судне, которое к тому же должно было плыть так далеко.
Все обернулось для меня весьма благоприятно. Досмотра не было. Когда яхта вышла из порта, я покинул свое укрытие. Ноэл и госпожа Элен вскрикнули от удивления, но ничуть не рассердились, а мой друг Флаэрти подмигнул мне. Потрогав мои горбы, Ноэл сказал, что я очень хорошо сделал, что сел на судно: я принесу им счастье…
О друзья мои, о мои братья! Сколько чудес, сколько очарованья явилось передо мной в тот день! Солнце светит на море совершенно иначе, чем на суше. И море совсем иное, когда плывешь по волнам под лучами солнца. И у ветра иной вкус. И у старого города и касбы иные очертания и краски. А какое восхитительное спокойствие! И какой простор!
В этот момент чей-то голос, одновременно восторженный и жалобный, прервал рассказ Башира.
— Ты, первый раз в жизни пустившийся в плавание, — ты многое забыл, — сказал слепой рыбак Абдалла. И он продолжил, и речь его была похожа на песню: — Ты забыл о хлопающих на ветру парусах, о запахе смолы и соленых брызгах. О, какое это счастье — быть в море, даже если ты не видишь его собственными глазами!
— Мы действительно все были счастливы, — сказал. Башир и продолжил рассказ:
— Ноэл на своем судне, казалось, был совсем другим человеком: быстрым, ловким, зорким — настоящим капитаном. «Англичанин только в море чувствует себя самим собой», — смеясь, говорил он. Госпожа Элен мечтала о путешествии, которое мы предпримем после того, как сбудем ящики с сигаретами неподалеку от Альхесираса. Чтобы тщательно замести следы, мы должны были сначала пойти в Валенсию, потом в Аликанте и, наконец, в Алжир. Мой друг Флаэрти рассказывал мне, как он, разбогатев, примется вместе с Ноэлом готовить новые, еще более прибыльные экспедиции. «Тогда я снова смогу объехать весь мир», — говорил мой друг Флаэрти, и лицо его при этом молодело лет на двадцать.
Но счастье их всех ни в какое сравнение не шло со счастьем Франсиско, склонившегося над своими моторами. Глаза его выражали райское блаженство.
Вскоре показался Альхесирас: порт, пристани, пальмы, городская толпа. Мы встали на рейд. Госпожа Элен с моим другом Флаэрти и еще двумя матросами в шлюпке отправились к пристани. Меня они взяли с собой. Продажа доставленных нами сигарет должна была состояться только ночью, и у нас была уйма времени, чтобы побывать в городе.
О друзья мои, до чего же замечательное дело — путешествие! Прошло всего несколько часов с того момента, как мы покинули Танжер, а уже все решительно было другим. В Танжере огромное количество испанцев. Можно даже сказать, что там они составляют свой, отдельный город. В Альхесирасе их, пожалуй, даже меньше, однако это Испания. И кафе, и гуляющая публика, и дома, и полицейские, и таможенники, и солдаты приграничной охраны — все было мне внове. А всякая новизна дурманит как вино.
Если б вы только видели все то, что продавалось открыто: часы, авторучки, лекарства, шелковые чулки, ткани — и то, что продавалось из-под полы — на пристанях, террасах кафе, улицах и на рынке, — вы бы не поверили своим глазам.
Всюду попадались торговцы моллюсками, креветками, лангустами, они носили свой товар в необычайно красивых плетеных корзинах.
Мы поели в портовом ресторане, где служащие таможни, солдаты приграничной охраны, матросы с военных кораблей, моряки с иностранных прогулочных яхт, контрабандисты — все сидели вперемежку друг с другом, за одними столами, в немыслимо душном и шумном помещении.