У свободы цвет неба
Шрифт:
– Прежде чем я начну говорить то, что должно быть сказано, - заявила мистрис, - я хочу показать вам кое-что. Для того, чтобы слова мои были понятнее. Господин маг, я могу попросить у вас пенну ненадолго?
Господин маг, герцог да Юаль, с полуулыбкой подал женщине свою пенну, она приняла ее.
– Прекрасно. Благодарю вас. Теперь мне нужна кружка.
– Чернильница, может быть?
– переспросил да Кехан.
– Нет, именно кружка, из какой пьют воду.
Вейен мимо воли был заинтересован и, оглядевшись, заметил, что на происходящее внимательно смотрит весь зал.
Женщина взяла кружку из лап у ратушного сайни, занимавшегося этим залом, поблагодарила его кивком, присела на свободное кресло у стола Совета и, установив пенну вертикально, водрузила на нее кружку.
Да Юаль поднял брови. Пенна была не то чтобы очень дорогой, но... Ее выточили из цельного кристалла турмалина ученики герцога ему в подарок. Ставить на хрупкий резной камень тяжелую глиняную
– Здесь полный зал магов, - сказала она по-русски.
– Кто из вас помешал мне сейчас и зачем?
Только задав вопрос, она взяла кружку из воздуха и поставила ее на стол, даже не поблагодарив никого за помощь.
Вейен заметил, что он усомнился в себе и не уверен, что он не повлиял на ход опыта. Но сомнения его продлились не больше вдоха.
– Не трудитесь отвечать на этот вопрос, - улыбнулась мистрис и, подождав, пока толмач договорит, продолжила.
– Никто из вас не мог помешать мне. И спасибо за то, что никто не стал мне помогать, тогда мой опыт точно провалился бы. А показать этим я хотела, - продолжила она, все еще держа в руке пенну да Юаля, - что полный зал людей, не заинтересованных вредить мне и даже пытавшихся подстраховать мои действия, никак не помог этому сосуду устоять на такой ненадежной опоре. Результат не зависел от вас, господа. Он находился целиком в моей ответственности, и идея моя была провальной изначально. Я проделала этот опыт для того, чтобы показать вам некий изъян в вашей логике, легший в основание раздора между нами и вами. Этот изъян состоит в том, что вы считаете намерения людей, ведущих и наблюдающих опыт или рабочий процесс, чуть ли не единственным фактором, от которого результат действительно зависит. Как мы только что убедились, это не так. И значимость фактора стоит иногда пересматривать. Особенно когда речь идет о попытке поставить кружку на кончик пенны или чем-то еще более рискованном.
Вейен приподнял брови. У него на глазах женщина разрушала и обвинение, выдвинутое гражданке Нового мира, и ее признание. Обвинение Унрио было отклонено мальчиком в цветах князя еще до перерыва, как недостаточно доказанное. Вердикт уже можно было выбрасывать в помойку, а женщина продолжала свою речь. Вейен слушал с интересом и почти с приязнью. Она выглядела хладнокровным и умным игроком, красиво вела партию и даже говорила удобно, толмач переводил быстро, без пауз.
– И, уважаемый суд, теперь, когда вы убедились, что иногда неприятности случаются, несмотря на отсутствие намерений у свидетелей увидеть крушение вместо удачного исхода, а у автора опыта - провалить свою затею, давайте от экспериментов вернемся к сути дела. Судя по тому, что Алиса Медуница сказала о своем появлении около ЛАЭС в день аварии, дело было вот как. В городе курсировали слухи о готовящихся экспериментах с реактором, все нервничали, она, конечно, тоже. Ваши специалисты начали эксперимент, МЧС объявила готовность один, Алиса поехала посмотреть на их опыты. Дальше будет немного сложно и длинно. Не знаю, заметили ли вы, но ваше убеждение в том, что мир и личность влияют друг на друга прямо и непосредственно, одним своим присутствием и состоянием, мы не разделяем. И мой опыт с пенной и кружкой мог быть доказательством того, что к нашей позиции имеет смысл прислушаться.
Маркиз Вейен видел, что да Юаль смотрит на свою пенну в руках женщины и не может перебить ее, чтобы попросить свою вещь назад, а она, держа чужую ценность, владеет и вниманием хозяина. Да и зал уже завоеван и послушно идет за ее мыслью. Самому Вейену тоже нечего было возразить ей, по крайней мере пока.
– Но сейчас давайте отложим философские споры и вернемся к событиям того октябрьского дня. Алиса, воспитанная магами и думающая как маг, привыкла на Земле считать, что если никто не верит в ее возможности, то и ничего серьезного от ее действий не может случиться. Она, как и мы все, ко дню аварии уже больше года жила в беспокойстве по поводу неосторожных действий и решений ваших дворян на нашей земле. Тем утром она отправилась посмотреть, что маги саалан делают на ЛАЭС. А видя, что они, кажется, не вполне правы, мысленно вздрогнула, представив, что сейчас произойдет, как вы все несколько минут назад, только сильнее. И процесс вышел из-под контроля магов именно в миг, когда она вздрогнула. Человек, воспитанный как маг и мыслящий как маг, в обстоятельствах Алисы будет уверен, что именно он виноват в случившемся. Точно так же, как вы чувствовали вину, когда кружка упала с кончика пенны, хотя она никак не могла там устоять. Это случилось не потому, что вы ждали этого, а потому, что законы природы таковы. Но ваша собственная позиция заставила вас почувствовать вину за мою неосторожность. Человек с позицией, подобной вашей, будет уверен, что авария не следствие его неосторожности и вообще-то бесцеремонного вмешательства в малоизвестный процесс, а результат чьей-то злой воли. При этом ничто не помешает ему принять на свой счет обвинения в том, к чему он не приложил рук, но был свидетелем. Вспомните, вы сейчас были готовы обвинить себя в том, что кружка упала с кончика пенны, хотя обе вещи были в руках у меня. Точно так же досточтимые и маги саалан искали в аварии следы действий кого-то враждебного им, ведь они не желали беды. И конечно, они хотели изобличить виновного и предъявлять ему претензии, так же, как я вас обвинила в провале моей затеи. Но я-то знала, что если кружка упадет, а пенна сломается, то это будет моих рук делом, а они искренне полагали, что их добрых намерений хватит для того, чтобы все прошло хорошо. Для вас всех, тут сидящих, нормально предположить, что если на уровне намерений у ваших магов неких планов не было, то значит, события и быть не должно. Но поскольку оно все же случилось, кто-то этого хотел. Именно поэтому вы все были смущены, когда я спросила, кто из вас и зачем толкнул меня под руку. В то время как вы все просто ждали неизбежного: того, что я уроню кружку и сломаю пенну. Кстати, спасибо, она цела, и я возвращаю ее владельцу.
Она действительно повернулась к да Юалю и отдала ему его злополучную пенну. Он принял ее, осмотрел и, видимо, остался удовлетворен ее состоянием, а мистрис продолжила.
– Вернемся к Алисе. Так же, как и вы все теперь, она сочла себя виноватой, поскольку допустила мысль о том, чем все кончится. А ваши маги начали искать злоумышленника. Поэтому, найдя свидетеля, Алису, сочли виновной ее. Так обе стороны оказались согласны в том, что в аварии виновата Алиса Медуница. В этой картине мира иное предположить невозможно. Но я только что показала, что ваша концепция имеет границы применимости. Ваши сородичи и соплеменники убеждались в этом почти десять наших лет. У Росатома сразу было другое мнение, конечно, но ваши специалисты не были заинтересованы слушать "этих странных местных". Предупреждения, пропущенные ими мимо внимания, сводились к простой идее, теперь, надеюсь, понятной вам из недавнего опыта: не стоит пытаться поставить кружку на пенну, если вы не хотите неприятностей. Так что, господа, если кто и виновен в случившемся на ЛАЭС, то именно тот, кто задумал этот эксперимент и настоял на его проведении. Но магам саалан был нужен посторонний виновный, и они нашли единственного человека, в силу своей позиции невольно согласившегося принять их вину на себя. Алиса, такой же маг, как и вы все, знала весь риск затеи лучше ваших сограждан и не могла отстраниться от этого знания в силу значимости возможных потерь. Так она и оказалась виноватой.
В зале установилась тишина, длившаяся несколько десятков ударов сердца. Наконец, да Гранна сказал:
– Благодарю за разъяснения, мистрис. Мы приняли твою точку зрения. Займи свое место, послушаем вашего законника. Мистрис Лейшина, подойди к столу Совета.
Я сидела с широко открытыми глазами и от удивления даже моргнуть не могла. Все, что я сделала после дня аварии, начинало видеться в другом свете, и мысли от этого путались и рвались. И мелькала в голове какая-то музыка, похожая на то, что вчера пела Полина, но другая. А Марина Викторовна уже начала говорить, и я решила, что послушать ее будет всяко полезнее, чем путаться в обрывках собственных мыслей.
Начала она с классики, с истории Марвина Химайера. С цифрами и всем спектром сплетен и мнений, включая заявки жителей Грэнби, что им и в этих развалинах живется отлично, а Химайеру надо было соглашаться, пока с ним говорили по-хорошему. Когда она дошла до этой точки рассказа, в зале раздались смешки. Я посмотрела, кто отреагировал. Их было не так много, но чем-то неуловимым они были похожи на людей с Кэл-Алар, это там принято было одеваться небрежнее и одновременно более вызывающе, чем в столице.
А потом она повернулась точно к сидевшему во втором ряду Вейлину и сказала такое, от чего смешки прекратились и замолчал весь зал.
– Вы правы были, досточтимый, делая ставку на тех, кто будет спасать свою шкуру ценой чести, их у нас действительно достаточно. Но ошиблись, считая, что наш мир состоит только из таких. Есть и другие, и они перед вами. Мы долго стараемся договориться, еще дольше терпим, стараясь сохранить ценное. Но если нам нечего становится терять, мы идем доносить свое мнение любой ценой, и после этого переходить к цивилизованной дискуссии с нами будет очень сложно, если вообще получится. Князь может подтвердить это примерами из своего опыта.
Вейлин хмыкнул с места:
– Там, где дискуссия была цивилизованной, все решилось и без ваших дурацких выступлений!
– Да-да, - усмехнулась Марина Викторовна, - как с врачами, например.
Герцог Аизо да Кехан попытался взять ситуацию в руки:
– А что получилось с вашими врачами? Досточтимый, выйди и расскажи.
Вейлин неторопливо, с достоинством вышел к столу и с очень умным лицом произнес:
– Я отменил свои распоряжения о проверках их целительских практик на соответствие Пути, потому что спасение жизни недолжным быть не может. Не вижу в этом ничего необычного.