У Терека два берега…
Шрифт:
— Ты? Откуда, Женя? Где ты был все это время?
Маша помедлила всего чуть-чуть, а потом бросилась к нему на шею, растапливая объятьями снег на его шинели.
— Ты — капитан? — она, теряя голову, вдруг потянулась губами к его губам, но вовремя взяла себя в руки. — Царапаешь руку своими звездочками. А тогда ты кем был, лже-геолог? Лейтенантом? Растешь…
— Расту, как ты хорошеешь… Маша, я тебя застужу, простудишься, — говорил он, мягко толкая ее вглубь дома. — И потом — у нас так мало времени, а тебе еще надо собраться.
— Как собраться? — она отстранилась от него, заглянула в глаза. — Женя, что это значит?
— У нас с тобой нет ни одной лишней минуты на посторонние разговоры, Маша. Поэтому я буду говорить четко, по-армейски. Во-первых, я тебя люблю…
— Ать-два, — прибавила она.
— Не перебивай меня. Во-вторых, я думаю, что и ты… относишься ко мне, скажем, неравнодушно…
— Четче рапортуйте, капитан Горелов! — приказала Маша.
— Есть, рапортовать четче! — откликнулся он с улыбкой, но тут же помрачнел. — Дело — дрянь, Машенька. Помнишь наш первый разговор за этим столом, перед этой керосиновой лампой? Я тогда мог только намекать тебе, да и этого я не мог. Я говорил, что тебе надо уходить из аула и из Чечни вообще, рвать с мужем и так далее. А теперь я говорю тебе в открытую. Сегодня всех чеченцев под конвоем доставят до станции, там посадят в вагоны и повезут далеко на Восток.
— Ты шутишь? Всех чеченцев? Как так? За что? Почему? По чьему распоряжению?
— Приказом НКВД СССР, по распоряжению Государственного Комитета Обороны… Что тут говорить, когда надо действовать. Чеченцев, этот народ-изменник, повезут в Среднюю Азию, но ты же — не чеченка. Я пришел, чтобы спасти тебя, доверься во всем мне…
— Так значит, ты тогда, в сорок втором…
— Да, наш отряд занимался военной разведкой и топографией горной местности. Мы готовили эту операцию. Ты же знаешь, любая военная операция должна быть тщательно спланирована.
— Военная? Против женщин, стариков и детей?
— Маша, где твоя комсомольская выучка? Сколько чеченцев воюет на стороне врага? Сколько бандитов в горах прячутся от призыва и нападают на советских активистов, совершают диверсии на объектах народного хозяйства? Многих ты смогла сагитировать? Да они все — от мала до велика — точили зубы на Советскую Власть. Они ждали, когда немцы придут на Кавказ, чтобы ударить нам в спину. Здесь в каждой сакле тлеет огонек предательства…
— А Салман Бейбулатов? А мой муж, Азиз Саадаев? Они тоже предатели?
— Твой муж, Маша… Прости… Ты сама… Твой муж, Маша, перешел на сторону немцев, обучался в школе диверсантов Абвера.
— Ты лжешь! — закричала Мария, отталкивая его и отступая в глубь комнаты.
— У нас есть неопровержимые доказательства. Наша разведка захватила документы этой школы, которая располагалась в Крыму. Нам известно даже, что твой муж готовился к забросу в Чечню в составе группы Рудделя, которую мы уничтожили в сорок втором году. Помнишь историю с белым конем? Только в последний момент его перевели в другое подразделение…
Маша опустилась на табурет, глядя куда-то перед собой, а слезы свободно скользили по щекам и падали на белую ночную рубашку.
— И коня Терека ты тоже… убил, — сказала она странным, тихим голосом.
— Конь убежал, и этот ваш хромоногий чудак тоже скрылся. Вот тебе еще один предатель — Дута Эдиев. Но мы его тоже найдем, никуда он не денется.
— А почему бы вам не расстрелять предателя-коня? — спросила вдруг Маша.
— При чем здесь конь?
— Ну как же? Соседский мальчик Ахмед только вчера встал на ножки. Он еще не умеет говорить, только плачет и смеется. Но он уже предатель. Значит, и кони, и собаки, и куры — это все предатели. Их надо расстрелять…
— Никого мы не собираемся расстреливать. Просто их всех переселят в другой район. Чечено-Ингушской автономии больше не будет. Вот и все.
— Вот и все. Маленький Ахмед — предатель, комсомолка Айшат — невеста Салмана Бейбулатова, героя-фронтовика, — предательница. Их куда-то повезут. А я, жена настоящего предателя, — останусь? Такая у тебя логика?
— У меня одна логика — я тебя люблю и хочу спасти. А на Чечню мне наплевать с высокой горы, с Эльбруса или Казбека. Во всей Чечне только один человек для меня — ты.
— А если бы я была чеченкой? Ты бы смог полюбить чеченку? Что молчишь?
Маша отступила, словно хотела охватить всю фигуру смущенного Евгения Горелова пристальным взглядом.
— А знаешь ли ты, капитан Горелов, что я и есть чеченка? Что мои предки воевали против Ермолова, стреляли в русских солдат, резали часовых, угоняли пленных? Мой род один из самых древних. Мой предок ходил в Мекку, и его уважительно звали хаджи…
— Врешь… Нахваталась чеченских штучек…
— Я — чеченка, я жена предателя, пускай… Но жена не отвечает за мужа, я отвечаю только за себя. Я — чеченка и пойду за своим народом на любую каторгу.
— Дура! Ты — сумасшедшая! — закричал Горелов. — Я силой утащу тебя отсюда! Если ты хочешь умереть, то я хочу, чтобы ты жила! Ты будешь жить, Маша! Ты ведь так любишь жить!
— Убирайся прочь! Иди к своим тупым палачам! К своим варварам, людоедам!
— Я никуда не уйду!
— Не уйдешь? Хорошо! Вам же, кроме убийства и грабежа, еще положено насилие! Как я могла забыть! Вам не терпится изнасиловать чеченскую женщину? Пожалуйста! Я — настоящая чеченка, из очень древнего и славного рода. Вас это устроит?
Маша резким движением сорвала с себя рубашку и, сверкнув в полумраке таким же белым, как снег на дворе, телом, упала навзничь на кровать. И тут сквозь бешеные штормовые волны отчаяния, страха, недоумения она почувствовала приближение того самого, чего она так боялась последние дни. Ночной хищник — желание — мягко отделился от темной стены и приготовился вцепиться когтями в податливое тело. Еще немного, и Маша позвала бы его по имени, но тут хлопнула дверь, а потом послышались торопливые удаляющиеся шаги по скрипучему снегу за окном.