Уарда
Шрифт:
Некоторые матросы улеглись на палубах своих судов, другие устроились на берегу, кто под скудной тенью пальмы, а кто прямо на солнцепеке, прикрыв чем-нибудь голову от палящих лучей. Между спящими осторожно пробирались чернокожие рабы, согнувшись под тяжестью своей ноши. Они несли на плечах пожертвования в храмы и товары, заказанные торговцами Города Мертвых. Строители волокли на полозьях отесанные каменные плиты, доставленные из каменоломен в Хенну и Суане [ 51 ] для строительства нового храма. Несколько рабочих лили воду под тяжело нагруженные полозья, чтобы сухое дерево не воспламенилось от трения.
51
Суан –
Всех этих рабов, занятых тяжелым трудом, непрерывно понукали палки надсмотрщиков. Облегчая себе труд, люди пели. Но даже голоса запевал, звонко раздававшиеся по вечерам, когда после скудного ужина наступали, наконец, часы отдыха, сейчас звучали глухо и хрипло. Пересохшее горло отказывалось служить в этот знойный полуденный час.
Густые рои мошкары преследовали толпы несчастных мучеников, которые так же тупо и покорно принимали укусы, как и удары палок, щедро рассыпаемые надсмотрщиками. Мошкара преследовала их до самого центра Города Мертвых, где к ней присоединялись тучи мух и ос, буквально кишевших в воздухе возле боен, кухонь и лавок, где торговали мясом, овощами, медом, хлебом и разными напитками. Несмотря на полуденный зной, когда от раскаленного воздуха, насыщенного всевозможными запахами и едкой пылью, перехватывало дыхание, около всех этих лавок царила оживленная суета.
По мере приближения к Ливийским горам шум стихал. Над тянувшейся к северо-западу широкой долиной, где еще отец правящего фараона приказал вырубить для себя на южном склоне глубокую подземную гробницу, а теперь каменотесы где-то под землей сооружали гробницу для здравствующего фараона, царило спокойствие смерти.
В это священное ущелье вела недавно проложенная дорога. Крутые, изжелта-бурые откосы, местами словно бы опаленные до черноты, казалось, были усеяны толпами бесплотных духов загробного царства, вставших из своих усыпальниц.
При входе в эту долину глыбы скал образовывали нечто вроде ворот, и в эти ворота, не обращая внимания на зной, медленно вливалась большая группа людей в роскошных одеждах.
Четверо худощавых юношей, почти мальчиков, чья одежда состояла лишь из небольшого передника и повязки из золотой парчи на голове, концы которой спускались почти до середины спины, с жезлами в руках бежали впереди процессии. Под лучами полуденного солнца их гладкая красновато-коричневая кожа лоснилась, а проворные и стройные ноги, казалось, едва касались каменистой земли.
За ними следовала изящная колесница, запряженная двумя горячими гнедыми конями. На их узких головах покачивались красные и синие плюмажи, а сами они, красиво изогнув шеи и развевающиеся хвосты, словно гордились своими попонами, расшитыми серебром и пурпуром, и позолоченной сбруей. Но еще больше гордились они правившей ими дочерью фараона Рамсеса – Бент-Анат. Достаточно было чуть слышного окрика, как они настораживали уши, а едва заметное движение маленьких рук заставляло их сразу же покориться ее воле.
Двое юношей, одетых точно так же, как те, что бежали впереди, следовали за колесницей. В руках они держали большие опахала из белоснежных страусовых перьев, укрепленных на длинных шестах, защищая ими лицо своей повелительницы от солнечных лучей.
Рядом с Бент-Анат, если позволяла ширина дороги, восемь темнокожих рабов несли в раззолоченных носилках Неферт, супругу Мена. Их быстрый, привычно размеренный бег, позволял им не отставать от бежавших рысью коней царевны и юношей с опахалами в руках.
Обе женщины отличались поразительной красотой, но красота их была не схожа.
Супругу Мена можно было принять за юную девушку. Ее большие миндалевидные глаза удивленно и мечтательно смотрели сквозь густые и длинные ресницы. Формы ее хрупкого, прекрасно сложенного тела приобрели легкую округлость, не утратив, однако, былого изящества. В ее жилах не было ни капли чужеземной крови, о чем свидетельствовал смугловатый оттенок ее кожи и тот теплый, свежий и ровный румянец, средний между золотисто-желтым и коричневато-бронзовым, который украшает порой абиссинских девушек. О чистоте крови говорил также ее прямой нос, благородной формы лоб, гладкие, но жесткие волосы цвета воронова крыла и изящные руки и ноги, украшенные браслетами.
Рядом с нею дочь фараона, едва достигшая девятнадцати лет, всем своим существом производила впечатление зрелой, уверенной в себе женщины. Ростом она была почти на голову выше подруги, кожа у нее была светлее, а во взоре ее добрых и умных голубых глаз не было и тени мечтательности, но зато взор этот был ясным и решительным. Благородным, но резко очерченным профилем она несколько походила на своего отца [ 52 ], подобно тому как красивый пейзаж, залитый мягким, ласкающим лунным светом, похож на тот же пейзаж в ярком сиянии полуденного солнца. Нос с едва заметной горбинкой был унаследован от предков семитов, так же как и слегка вьющиеся густые каштановые волосы. На голове ее была белая с голубыми полосами шелковая повязка, аккуратные складки которой охватывала золотая диадема, украшенная спереди головой урея. [ 53 ] Между красиво изогнутыми рогами на голове змеи сверкал рубиновый диск. С левой стороны на грудь свешивалась толстая коса с вплетенными в нее золотыми нитями – знак царского происхождения. На ней было пурпурно-красное платье из почти прозрачной тонкой ткани, схваченное золотым поясом и двумя широкими перевязями. Шею украшало ожерелье из жемчуга и драгоценных камней в форме широкого воротника, ниспадавшего на грудь.
52
»…она несколько походила на своего отца…» – До нас дошло большое количество изображений фараона Рамсеса II; самое известное из них – превосходная статуя, хранящаяся в Турине. (Прим. автора.)
53
Урей – изображение ядовитой змеи (кобры), символ власти фараона, неизменно помещавшийся на короне или диадеме. Это опасная ядовитая змея, которая имела власть над жизнью и смертью, и потому была выбрана символом власти фараона. (Прим. автора.)
Позади Бент-Анат стоял ее возничий – старый военачальник из знатного рода.
За колесницей следовали трое носилок, и в каждых сидело по два придворных чиновника; за ними – дюжина рабов, в любую секунду готовых поспешить на зов, и, наконец, толпа надсмотрщиков с палками для ободрения нерадивых и легко вооруженные воины, на которых были лишь передники и головные повязки. За поясом у каждого торчал короткий, как кинжал, меч, в правой руке была секира, а в левой, в знак мирного служения, – пальмовая ветвь.
Всю эту процессию, двигавшуюся довольно быстро, окружали, словно дельфины корабль в открытом море, маленькие девочки в длинных платьях, похожих на рубашки. На головах у девочек были небольшие сосуды с водой, и стоило тому, кто испытывал жажду, сделать им знак рукой, как они тотчас подносили напиться. На своих легких, как у газелей, ножках они порой обгоняли бежавших рысью коней. При этом девочки с какой-то особой грацией удерживали сосуд с водой в равновесии у себя на голове.
Придворные, освежаемые благоухающими опахалами, блаженствуя в их тени, вели непринужденные беседы – полуденного зноя они почти не чувствовали. Бент-Анат жалела лошадей, непрестанно донимаемых оводами. А тем временем бежавшие рысью юноши, солдаты, слуги, которые несли носилки и опахала, девочки с кувшинами на головах и задыхавшиеся рабы напрягали все силы, служа своим хозяевам, и жилы их, казалось, вот-вот лопнут, а легкие разорвутся.