Уайнсбург, Огайо
Шрифт:
Алиса не винила Неда Кари в том, что случилось на лугу при луне, но чувствовала, что никогда не сможет выйти замуж за другого. Сама мысль ужасала ее — отдать другому то, что и сейчас, казалось ей, принадлежит одному Неду. Молодые люди пробовали добиться ее внимания, но она ими пренебрегала. «Вернется он или нет — я его жена и его женой останусь», шептала она и при всем своем стремлении к независимости не понимала набиравшей силу новой идеи, что женщина сама себе хозяйка и вправе брать от жизни все, что ей надо.
В мануфактурном магазине Алиса работала с восьми утра до шести вечера, а три раза в неделю ходила туда еще и на вечер — с семи до девяти. Время шло, она все сильнее ощущала свое одиночество, и у нее появились
«Нед всегда любил путешествовать, — думала она. — Я дам ему такую возможность. Когда мы поженимся, я смогу откладывать и из его денег, и из своих, и мы станем богачами. Тогда уж мы по всему свету поездим».
В мануфактурной лавке недели сливались в месяцы, месяцы в годы, а Алиса все ждала и мечтала о возвращении любимого. Хозяин ее, седой старик со вставными зубами и жидкими, сивыми усами, свисавшими на рот, был не охотник до разговоров, а в дождливые дни и зимой, когда на Главной улице бушевала непогода, покупатели в магазин не заглядывали часами. Алиса раскладывала и перекладывала товары. Стояла у витрины, глядела на пустынную улицу и думала о тех вечерах, когда она гуляла с Недом Кари, и о том, что он сказал: «Теперь мы должны быть верны друг другу». Слова эти раздавались и отдавались в голове зреющей женщины. На глаза наворачивались слезы. Бывало так, что хозяин уходил, а она, оставшись одна в магазине, клала голову на прилавок и плакала. «Я жду тебя, Нед», — повторяла она снова и снова, и чем дальше, тем громче нашептывал ей страх, что Нед никогда не вернется.
Весной, когда утихнут дожди, но жаркие летние дни еще не наступят, окрестности Уайнсбурга прекрасны. Город лежит среди широких полей, а за полями — приветливые перелески. На этих лесных островах много укромных мест, тихих уголков, куда приходят посидеть по воскресеньям пары. Сквозь деревья они смотрят на поля, видят фермеров за работой на гумнах, упряжки на дороге. В городе звонят колокола, поезд проходит, похожий издали на игрушку.
Первые годы после отъезда Неда Кари Алиса не ходила по воскресеньям в лес с молодежью, но на третий или четвертый год, когда одиночество стало невыносимым, как-то раз надела свое лучшее платье и отправилась туда. Нашла уединенное место, откуда был виден город и просторные поля, и села. Страх перед старостью и напрасной жизнью охватил Алису. Она не могла усидеть на месте и встала. И пока она стояла, глядя на окрестности, что-то — может быть, мысль о безостановочном беге жизни, обнаруживающем себя в круговороте времен года, — заставило ее задуматься о том, что годы ее уходят. С дрожью страха она поняла, что пора красоты и молодой свежести для нее минула. Впервые она почувствовала себя обманутой. Неда Кари она не винила и не знала, кто тут виноват. Ее охватила грусть. Она упала на колени и хотела молиться, но вместо молитвы у нее вырвались слова недовольства. «Не дождусь я этого. Не видать мне счастья. Зачем я себя обманываю?» — воскликнула она, и от этого, от первой смелой попытки взглянуть в лицо страху, ставшему частью ее каждодневной жизни, пришло странное облегчение.
В год, когда Алисе исполнилось двадцать пять, скучное однообразие ее дней нарушили два события. Мать ее вышла замуж за Буша Милтона, уайнсбургского каретного маляра, а сама она стала прихожанкой Уайнсбургской методистской церкви. Алиса прибилась к церкви потому, что начала пугаться своей оторванности от людей. Особенно сиротливо она почувствовала себя после материной свадьбы. «Я становлюсь старой и чудной. Если Нед приедет, на что я ему такая? У них там, в большом городе, люди — вечно молодые. Там столько всего происходит, что им некогда стареть», — сказала она себе с хмурой усмешкой и решительно приступила к сближению с людьми. Каждый четверг, вечером после закрытия магазина, она шла на молитвенное собрание в цокольном этаже церкви, а по воскресеньям посещала собрания молодых методистов из лиги Эпворта.
Когда Уил Харли, мужчина средних лет, продавец из аптеки и прихожанин той же церкви, предложил проводить ее домой, она не возражала. «Конечно, я не допущу, чтобы у него вошло в привычку бывать со мной, но, если он станет изредка меня навещать, ничего плохого в этом нет», — сказала она себе, ибо настойчиво хранила верность Неду Кари.
Не отдавая себе отчета, Алиса пыталась — сперва робко, а потом все решительнее — снова овладеть ходом своей жизни. С аптекарем она шла молча, но случалось, во время этого флегматичного шествия, в темноте, трогала рукой складки его пальто. Когда он расставался с ней у ее калитки, она не входила в дом, а останавливалась перед дверью. Ей хотелось окликнуть аптекаря, чтобы он посидел с ней на темной веранде, но она боялась, что аптекарь не так поймет. «Мне не он нужен, — говорила она себе. — Мне нужно меньше бывать одной. Если не буду следить за этим, я отвыкну бывать с людьми».
Ранней осенью того года, когда ей исполнилось двадцать семь лет, Алису охватило жгучее беспокойство. Общество аптекаря стало ей противно, и, если он заходил за ней, она отсылала его прочь. Ум ее стал напряженно-деятельным, и, когда она возвращалась с работы, усталая от многочасового стояния за прилавком, и ложилась в постель, сон не шел к ней. Неподвижным взглядом она глядела в темноту. Ее воображение, словно пробудившийся от крепкого сна ребенок, резвилось в комнате. Что-то в глубине ее души не желало тешиться фантазиями и требовало от жизни прямого ответа.
Алиса брала в руки подушку и крепко прижимала к грудям. Вставала с постели, скатывала одеяло так, что в темноте оно было похоже на лежащего под простыней человека, опускалась перед кроватью на колени и ласкала его, приговаривая: «Почему ничего не случается? Почему я осталась одна?» Иногда она думала о Неде Кари, но уже не рассчитывала на него. Желание ее потеряло определенность. Она не хотела Неда Кари или кого-нибудь другого. Она хотела быть любимой, хотела ответа на зов, который звучал в ней все громче и громче.
И вот однажды дождливым вечером Алиса пережила приключение. Оно напугало и смутило ее. Она пришла из магазина в девять часов и никого не застала дома. Буш Милтон был в городе, а мать у соседей. Алиса поднялась к себе и в темноте разделась. Она постояла у окна, слушая, как стучит по стеклу дождь, и вдруг ею овладело странное желание. Не задумавшись о том, что она собирается сделать, Алиса сбежала по темной лестнице и выскочила под дождь. Она остановилась на крохотной лужайке перед домом, ощущая кожей холодный дождь, и ей до безумия захотелось пробежать нагишом по улицам.
Ей казалось, что дождь произведет чудесное и животворное действие на ее тело. Много лет уже она не чувствовала себя такой молодой и смелой. Ей хотелось скакать и бегать, кричать, найти такого же одинокого человека и обнять его. По кирпичному тротуару плелся домой человек. Алиса побежала. Ею овладело отчаянное, непреодолимое желание. «Все равно, кто он. Он один, пойду к нему», — решила она и, не думая о том, к чему приведет это безумство, нежно окликнула прохожего.
— Постой! — позвала она. — Не уходи. Все равно, кто ты, — погоди, постой.