Убей меня своей любовью
Шрифт:
Потом последовало произведение «Не виноватая я, не виноватая я…», далее – «Прости, со всех вокзалов поезда…», и уж под конец, что Дусе особенно не понравилось, – «Пошлю тебя на-а-а…». После этого Дуся решил и вовсе с Ингой не водиться. Но девушка, уже не рассчитывая на волшебную силу искусства, заявилась в комнату и позвала как ни в чем не бывало:
– Дуся! Иди крем попробуй.
Дуся!! Она наконец-то нежно назвала его этим дурацким именем! Да еще и крем предложила! А ведь раньше, когда он потихоньку воровал у нее
– Ну-ка, ну-ка, ну-ка, что у нас тут получилось? – через мгновение крутился он возле блестящей кастрюльки, тыкая толстым пальцем в сливочное лакомство.
– Ну не пальцем же! – все же схлопотал он поварешкой по рукам. – Вкусно? Надо немножко подождать, тортик постоит, пропитается, а когда начнется программа…
И все же программу посмотреть им так и не удалось.
Глава 7
Бабки от бабки
Когда весь торт уже пропитался, когда Инга торжественно устроила его на маленьком столике возле дивана, и чашки с ароматным чаем источали пар, когда на телеэкране появилась веселая заставка, а Дуся с ножом взволнованно навис над кулинарным шедевром, в дверь отчаянно зазвонили.
– Ну что за невезуха?! – простонал Евдоким, пытаясь перетащить столик с тортом за сервант, чтобы его не заметили незваные гости. – Инга, да не беги ты, я уж сам.
Инга копалась на кухне и на звонок бежать не собиралась.
Евдоким открыл двери и остолбенел – на пороге стоял грязный, заросший щетиной, озлобленный Яков Глебыч с какой-то корягой вместо костыля. Больная нога его была забинтована то ли невозможно грязной тряпкой, то ли обрывком половика.
– Вы… Вы где столько грязи нашли? – только и смог проговорить Евдоким.
– Да какая там, на фиг, грязь?!! – рыкнул на будущего пасынка Яков и витиевато матюгнулся. – Ну отойди! Мне теперь до весны, что ль, здесь торчать?!!
На шум выбежала Инга. Увидев Якова Глебыча, девушка так прониклась, что вежливо побледнела, вытаращила глаза, а потом с силой затащила бедолагу в дом и захлопнула двери.
– Яков Глебыч… я ничо не понял… – хлопал глазами Дуся. – А как же самый лучший врач? Платная клиника, фрукты?.. Вас оттуда выставили за безденежье? Или вы приставали к старшей медсестре?
– О чем ты говоришь мне тут? Пла-а-а-тная клиника!.. – недобро перекосился Яков. – Да у меня была такая клиника!.. А уж врач какой! Правильно ты, Дуся, сказал, самый лучший! Вишь, как я быстро бегать начал!.. Девица! Приготовьте мне ванну!..
Инга оторопело посмотрела на больного и медленно подалась в ванную.
А Яков поскакал на одной ноге в кухню и принялся жадно хватать все, что подвернется под его грязные руки.
– Инга! – в ужасе вскрикнул Дуся. – Иди сюда немедленно – отшлепай Якова по рукам поварешкой, он руки не мыл!
– Да ты… чо?! Ты совсем?!! – чуть не подавился Яков. – Ты знаешь, сколько дней я не ел?!! Какие руки, мать твою?!!
– Это кто же там так руга-а-ается? – раздалось в прихожей, и перед домочадцами возникла Олимпиада Петровна с собачкой Душенькой за пазухой и с самой радужной улыбкой.
Позади нее маячила худенькая баба Глаша, которая бережно тащила спящую Машеньку.
– А вот и мы! – втиснулась Олимпиада в маленькую кухню, пристроила Душеньку на стол, и тут же раздался ее вопль. – А!! Дуся, кто это?! Не говори, я знаю! Это капитан Джез Крюк! Я в книжке читала!! Это пират!
Собачонка от визга слетела со стола и быстро унеслась по знакомому курсу – в кроватку к Машеньке.
– Липушка, девочка моя, – нервно задергался нос у Якова Глебыча. – Зачем ты читаешь? Тебе совсем нельзя мозги утомлять, несешь потом всякую ахинею! Это не пират, это твой бурундучок Яшенька, ну?.. Да чего ж ты глазами-то хлопаешь?! Это я – жених твой, Яков Глебыч!
Дуся смотрел на матушку и восторга не испытывал. Тут творится черт-те что, а она нарисовалась!
– Маманя! А тебя-то каким ураганом принесло? – кисло поинтересовался он.
– Так сам ведь звонил – говорил, что у тебя свадьба с Ингой! Что ж я – на свадьбу к единственному сыну не прилечу?! – всерьез обиделась Олимпиада Петровна за такую прохладную встречу.
А баба Глаша так и стояла в прихожей с ребенком на руках, но силы были уже не те, руки слабели, и она тоже тихонько заглянула в кухню – девочку передать обрадованному отцу, да и потом ужас до чего интересно посмотреть – кто это там себя женихом Олимпиады называет? Но, увидев Якова, разочарованно сморщилась.
– Вот уж правду люди говорят, —забормотала она, без спроса усаживаясь на стул. – Любовь зла, полюбишь и козла… Олимпиадушка, а чего – страшнее уж никого выбрать было нельзя? У нас в деревне пастух есть, тоже страхолюдный – до кишок пробирает, так он хоть чистый – за коровами ж ходит. Но, правда, не хромой, врать не буду… Хоша… чего там, ты ить, Липушка, тоже не Василиса Прекрасная… Погоди-ка, милая, я щас Машутку-то уложу, да того… хоть в порошке хахаля-то твоего замочу!
Яков очумело хлопал себя по бокам и возмущенно обращался к холодильнику:
– Госсыди! Ведь старая уже бабка, а туда же – замочит она!
Олимпиада Петровна еще раз взглянула на любимого и поняла – у того случилось нечто из ряда вон выходящее. Однако при бабе Глаше ей выяснять подробности не хотелось. Все же надо было держать марку дома Филиных.
– Баб Глаш, неси Машеньку в детскую, неси, – отправила она старушку. – Вот Инга на стол накроет, тогда и выйдешь. А я сейчас сама своему жениху устрою тут… мочилово…
Баба Глаша поднялась и бесшумно удалилась в комнату, а Олимпиада Петровна накинулась на сына: