Убей, укради, предай

Незнанский Фридрих Евсеевич

– Вряд ли он был простым курьером, – заметил Реддвей.

– Именно! Скорее, кем-то вроде полномочного представителя, посла. Когда начался скандал, он мог «заказать» Чеботарева, как ненадежного свидетеля, а Чеботарев – его по той же самой причине. А если покушение на Чеботарева – инсценировка с целью ввести в заблуждение некоего неизвестного партнера, тогда она, возможно, понадобилась, чтобы отвести от него и Романова подозрение в убийстве Апраксина. В таком случае неизвестный партнер – американский, кого еще мог представлять Апраксин. Это или президент Бэнк оф Трейтон, или целое тайное сообщество империалистов. Короче, – резюмировал Турецкий, – всех четверых нужно брать за задницу и сажать.

Реддвей показал большой палец.

– Бррр! – Меркулов потряс головой. – По-моему, ты увлекся.

– Ни фига! – запальчиво возразил Турецкий. – Может, излагал сумбурно, но ты сам виноват. Прочел бы – все сразу понял.

– Но всех четверых нам никто не отдаст. Выбери одного. Наиболее отвратительного – может, и удастся его прижать.

– Чтобы спрессовать таблетку из дерьма, Костя, нужно сдавливать сразу по всей поверхности, а если найдется хотя бы маленькая щелочка, все выскользнет.

Черный. 15 сентября, 8.50

Вопросы «что делать?» и «кто виноват?» Черный для себя уже решил. И давно.

Виноват, конечно, Басин – из-за своей, мать ее, эротической обиды (бросили его, бедненького, на молодого променяли). Заварил международный, мать его, банковский скандал. Не растрепись он журналистам, может, еще десять лет бабки бы вертелись спокойно и никому бы до этого дела не было. А главное, сам бы жил. Завязал бы в узелок свой обиженный хрен и жил бы. Вот она – роль, блин, долбаной личности в истории. Трупов только названных – штук шесть, спецслужбы обеих стран на ушах, если бы лет сто назад – вообще война бы началась. Так нет же, ему и этого показалось мало, он еще посмертные опусы рассылает, мать его!

А делать при таких раскладах ничего не оставалось – только сбыть этот долбаный блокнот в надежные руки. И в свете этого самым острым был вопрос: кому?

То, что не Симпсону, – это ясно. Турецкому – тоже пока нет. Рано. Если уж совсем припрет, тогда да. А пока рано. А из других охотников – только Митина. Но тут надо крепко подумать, прежде чем ей предлагать.

Ворочалась, конечно, смутная идея. Рискованная, даже более чем рискованная. Зато в случае успеха можно было бы рассчитывать на какие-то гарантии.

Идея состояла в том, чтобы подарить дневник мужу Митиной. Причем лучше не анонимно переслать, а принести лично, чтобы ему и в голову не пришло, что кто-то над ним так поиздевался.

Мысль в принципе, конечно, гениальная, при условии, что этот Митин является мужем Митиной не на бумаге, а на самом деле и что индульгенции на беспорядочный секс с каждым встречным он ей не давал. Тогда сор из избы не выносится – те жалкие крохи компромата (а может, и клеветы), которые накропал Басин, как бы остаются в семье, а, кроме того, Митина, зная, что муж знает, от кого к нему попал блокнот, не посмеет мстить.

Однако для осуществления этой задумки не хватало самой малости. А именно выяснить, каковы же отношения между супругами. Где, спрашивается, выяснить? У кого? Не у Марины же интересоваться.

Твердо решив, что другого пути нет, Черный воспользовался стандартным джентльменским набором – басинским блокнотом и телефонным справочником. В период расцвета своей сексуальной истерики Басин написал буквально следующее:

"У Марины когда-то был воздыхатель Дмитрий Балабанов, которого она поматросила и бросила. Кажется, он был ее первым любовником. Кажется, ему она предпочла Кулинича, а Балабанов после этого спился.

В России продаются спички с таким названием. Где-то в Балабаново или в Балабанове их изготавливают. Знамениты они тем, что практически не горят, хотя именно для этого, по сути, и предназначены. Недавно увидел на НТВ антирекламу: русский партизан заложил бомбу под рельсы и пытается поджечь бикфордов шнур. Спички ломаются – одна, потом вторая, третья. Четвертая пшикает, но так и не загорается. Подходит немец, берет у него из рук спичечный коробок, смотрит на него, отдает обратно, разворачивается и уходит. Реплика немца: «Балабаноф?! Дафай, дафай!»

К чему это я? А к тому, сколько таких Балабановых она оставила за собой? Которые уже не горят…"

Ну ничего, я-то всегда найду местечко поглуше. Залягу в джунглях – хрен кто достанет!

Вот и залег…

Итак, если этот Балабанов вообще существует и еще жив, то из него можно кое-что выудить. К примеру, кто такой Кулинич? Не он ли и является, собственно, супругом Митиной?

Турецкий. 15 сентября, 9.00

– Ну, как у нас успехи? – Турецкий с утра заехал к Семаго в МУР.

– Можно сказать, успехи есть. И даже много.

Семаго медленно прошествовал к сейфу, долго скрипел проржавленным замком, ковырялся в груде бумаг, давая Турецкому медленно созреть для восприятия успехов, и, наконец, вытащил лист бумаги с мужским портретом.

– Лицо треугольное, подбородок маленький, совершенно немужественный, – прокомментировал Турецкий, – губы тонкие, лоб широкий с большими залысинами, глаза глубоко посаженные, волосы зачесаны назад, темно-русые. Никаких особых примет: уши не оттопыренные, нос не сломан, бородавки, шрамы, родимые пятна отсутствуют. И это наш подрывник?

– Главный подозреваемый на роль подрывника, – поправил Семаго. – Этот тип был в офисе Чеботарева утром десятого, задолго до приезда Степан Степаныча.

– В качестве сантехника или электрика?

– Почти сантехника – мастера по теплосетям. Всю прошлую зиму тамошние сотрудники страдали от жары, поскольку радиаторы у них с какой-то не в меру повышенной теплоотдачей, и в преддверии новой зимы было решено что-то с этим делать. Вызвали соответствующую службу, мастер пришел десятого в шесть утра, чтобы до начала рабочего дня успеть врезать в трубы дополнительные краны, отрегулировать воздухосброс…