Убей, укради, предай
Шрифт:
Лишь около десяти вечера обитатели поселка выползут из своих кабинетов. Некоторые из них отправятся на свои ежевечерние прогулки, а некоторые, будучи по натуре домоседами, усядутся на веранде, заварят душистый чай, разольют его по чашкам и, поудобнее устроившись перед телевизором, будут дожидаться конца очередных суток.
Никто не знал и даже не мог предполагать, что нынешняя ночь нарушит привычный переделкинский ритм жизни на целую неделю, если не больше.
Все произошло за каких-нибудь полчаса: началось около трех часов и закончилось в половине четвертого.
Около трех ночи Переделкино озарилось пламенем. Сначала оно было не очень ярким и вполне могло сойти за разожженный детворой костер из осенних листьев. Такое часто случалось в поселке, когда приехавшие на выходные из Москвы внуки обитателей Переделкина гуляют ночи напролет, жгут костры, целуются и делают прочие приятные вещи.
Но яркость пламени всего через каких-нибудь десять минут настолько усилилась, что уже не могло возникнуть никаких сомнений – это не костер, это горит чей-то дом. Чутко спящие жители поселка, в основном женщины, высыпали на улицу.
– Ой, горит! Горит! – послышались крики из толпы не то с ужасом, не то с восхищением.
– Вызовите пожарных! Звоните в «01»! Скорее вызовите пожарных!
– Уже вызвали!
– Уже едут!
– Ну где же они?! Так все сгорит!
Кто– то кинул камень в окно. Со звоном посыпались стекла. Этот кто-то осторожно подошел к дому и, просунув голову в окно, крикнул:
– Есть здесь кто?
Ответа не последовало. А может, его просто не расслышали за треском бревен и дьявольским шуршанием языков пламени.
– Есть здесь кто? – еще раз повторился крик.
И вслед за этим криком, словно лавина, отозвавшись на него, рухнула крыша. Отважный спасатель еле успел отпрыгнуть в сторону.
После падения крыши пламя на несколько мгновений сбилось, но уже через минуту запылало с большей яркостью и силой…
Когда приехали пожарные, все уже было кончено. Тушить было практически нечего, а спасать некого. Тем не менее они с усердием и деловитостью приступили к исполнению служебных обязанностей. Пожарные затушили пламя минут за двадцать. Или, быть может, оно само потухло, пожрав все то, что могло.
Примчавшаяся «скорая» тоже оказалась не у дел, равно как и сотрудники МЧС. Последние тем не менее не уехали. Как оказалось, «чрезвычайщики» ждали, пока пожарные потушат огонь, чтобы убедиться в том, были все-таки люди в доме или нет.
К пяти утра самые худшие ожидания сбылись: среди дымящихся бревен был обнаружен обуглившийся труп мужчины. По позе, в которой застыл человек, нетрудно было определить, что смерть наступила вследствие удушья, а не в результате ожогов. Он лежал на боку на том, что осталось от кровати, и в его позе было странное спокойствие, странная смиренность. Казалось, он знал, что с ним произойдет, ждал этого уже давно и ничуть не был удивлен таким исходом своей жизни.
К половине седьмого утра даже последние зеваки начали разбредаться по домам. Глазеть и зевать было уже не на что. Обугленный труп увезли в морг, а еле тлевшие бревна не представляли собой интересного зрелища.
Побрел по направлению к своему дому и один известный, некогда даже безумно знаменитый «взрослый» поэт, а ныне обычный житель поселка Переделкино. Он уже открыл калитку и собирался зайти во двор, когда его окликнул сосед – известный, некогда также безумно знаменитый «детский» писатель, а ныне обычный житель поселка Переделкино.
– Андрей Андреич, чей дом-то сгорел?
– Зворыкина, Сергей Сергеич.
– Техническая экспертиза считает, что причиной пожара было короткое замыкание, – пораженческим тоном сообщил Грязнов. – Дом за каких-нибудь полчаса сгорел, пожарные не могли ничего сделать.
– Это именно то, чего нам не хватало, – с мазохистским удовольствием сказал Турецкий и обхватил голову руками.
– Ты о чем? – не понял Реддвей.
– Затворник впереди нас.
– Да ты о чем?
– Он опережает нас даже не на один ход, а на два. Я опросил всех соседей Зворыкина. Одна соседка, писательская жена, показала, что Зворыкин последнюю неделю сдавал часть дома мужчине средних лет. Мы составили фоторобот: крупный нос, тяжелый подбородок, низкий лоб, близко посаженные глаза. Но в десятимиллионном городе это ничего не даст. Тем более что мы имеем дело с бывшим разведчиком. Он сумеет так спрятаться, что его с собаками не найдешь!
– А что говорила Митина по поводу Затворника?
– Ни черта не говорила! В глаза его никогда не видела.
– Но ведь она же его назвала! Откуда она вообще про него знает?
– Уже говорил тебе раз десять. Но пожалуйста. Цитирую дословно: «У Затворника есть несколько фишек. В том городе, в котором он в данный момент живет, он немедленно устраивается на какую-нибудь невинную работу. Крыша у него такая. Пользуется только общественным транспортом. На автомобиле не ездит, даже в качестве пассажира». И еще у него гипертония. Постоянно высокое давление. Меня Грязнов уже высмеял с такими приметами. Десять миллионов человек, Питер! Из них три четверти ездят на общественном транспорте, из которых у двадцати пяти процентов повышенное давление!!!
– Как ты сказал? – заинтересовался Реддвей.
– Пит, ты рехнулся. И я тоже. Надо выпить.
– Как ты сказал? Ездит только в общественном транспорте? Устраивается на работу в качестве прикрытия? Высокое давление?
– Да!
– А если в таком порядке: устраивается на работу, ездит только в общественном транспорте, высокое давление. Так нравится?
– Питер, ты точно рехнулся, – испугался Турецкий.
– Александр! Он устраивается работать в общественном транспорте, и от этого у него постоянно повышенное давление. Где это? Сабвей, Александр! – заорал Реддвей. – Он живет и работает в сабвее!
Грязнов. 24 сентября, 22.15
Позвонил Грязнов:
– Саня, есть новости. Обнаружили мы твоего Затворника.
– Да?!
– Ага. Через линейные отделения милиции в метро я не рискнул, у него там может быть свой стукачок, разыскал, так сказать, через личный состав метрополитена. У меня там свои стукачки. И на станции метро «Боровицкая» его опознали мои оперативники по фотороботу. Семаго – лично. Затворник, оказывается, машинист. Вел поезд в сторону «Пражской». Так что мы на некоторое время парализовали движение на этой линии. Второй машинист оказался не готов его заменить. Нервный срыв.