Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
моим воображением? Ах, слишком печальна неопровержимость
случившегося, каким бы странным и невероятным оно ни казалось.
— Верьте мне, любовь моя, — заговорил он, — я не имел намерения
расставлять вам ловушку. Я только что возвратился в Англию и предположить не
мог, когда, поддавшись досаде, решился на тайный приезд, какое великое
счастье мне выпадет при этом. Возмущенный несправедливостью выжившей из
ума королевы (которая увенчала Говарда лаврами, завоеванными мною),
решил втайне созвать своих друзей, за которыми сейчас отправился Пемброк. В
полночь мы должны собраться здесь и обсудить, как лучше всего ответить на
ее пристрастное решение. По случайности, оказавшейся счастливой, о чем
Пемброк не догадывался и чего я не мог предвидеть, мы разговаривали,
прогуливаясь по галерее, и, оставшись один, я под влиянием дорожной усталости
прилег на кушетку в нише окна, задернул штору и отдался сморившей меня
дремоте. Как сладостно был прерван мой сон тою, которая наполнила
печалью столько бессонных ночей! В радостном удивлении я видел, как она
вошла, как заботливый слуга, словно движимый любовью, закрыл за нею дверь
и удалился. Объятый блаженством, в полной неподвижности я наблюдал, как
ее прекрасные глаза остановились на моем безжизненном изображении. Я
видел, вернее чувствовал, те проявления нежности, которые вырывались из
глубины души, незаметно для нее самой. Долгие, томительные века прошли с
тех пор, как мои глаза могли не отрываясь смотреть в ее глаза, с тех пор, как,
сжимая эту милую руку, я обретал благо, способное составить смысл и
счастье всей моей будущей жизни!..
— Увы, милорд! — прервала его я. — Вспомните, что эти прекрасные дни,
эти отрадные надежды, эти радостные желания сокрушила могущественная
власть, и, пока существуют те узы, которые лишают вас права на эту
дрожащую руку, я не могу позволить вам так сжимать ее. Но вспомните также и о
той власти, что сохраняете вы над моим сердцем, власти, которую одна
только добродетель может оспаривать у вас. Ах, милый Эссекс, не смотрите на
меня с гневом... вы не знаете, какую рану наносите мне, какие ужасные
последствия можете вызвать...
Исступленное звучание моего голоса поразило даже мой слух. Не решаясь
более произнести ни слова, я пыталась в молчании скрыть свое волнение и
свои чувства. Увы, возбуждение оказалось для меня непосильным. Я ощутила
удушье, более мучительное, чем обморок. Пораженный неожиданностью,
охваченный нежностью и страхом, Эссекс хотел было крикнуть на помощь
слуг. Я сохранила еще достаточно разумения, чтобы остановить его. Он
распахнул окно и, пытаясь успокоить меня, клялся во всем беспрекословно
повиноваться мне. Чувства почти вернулись ко мне, как вдруг шум в дверях
заставил меня пожелать, чтобы они навсегда угасли. Не в силах более различать
позволительное и недопустимое, я кинулась, ища укрытия, в объятия,
радостно распахнувшиеся, чтобы принять меня, и спрятала лицо в складках
шелкового плаща Эссекса. Голос, которого я страшилась, раздался в моих ушах,
усиливая ужас и заставляя меня еще крепче прижаться к своему защитнику.
Опасность, не оставлявшая времени на извинения, заставила моего
великодушного возлюбленного отбросить меня в сторону. В страхе я открыла глаза
и, охваченная ужасом, увидела, что лорд Эссекс и лорд Арлингтон нацелили
клинки в грудь один другому. Почему в эту гибельную минуту мой слабый,
колеблющийся разум не покинул меня? Увы, никогда более ясно я не
ощущала муку и ужас. Мне показалось, что крик, который я издала, должен стать
для меня последним, но, видя, что его недостаточно ни чтобы убить меня, ни
чтобы помешать кровавому поединку, я вскочила и стремительно бросилась
между клинками. Шпага мужа пронзила мне плечо, а его более искусный
противник ранил и обезоружил его. Приученная ко всяческим несчастьям,
кроме этого, я смотрела на струящуюся кровь с испугом, до сей поры мне
неведомым, и, испытывая от потери крови слабость, не сомневалась, что
приближается миг, которого я так часто желала. Я объявила, что умираю.
Потом, подняв глаза на бледного, неподвижного, как статуя, Эссекса, который,
опершись на обе шпаги, в безмолвном страдании склонялся надо мной, я
просила его восстановить мое доброе имя и обратилась ко Всемогущему с
мольбой принять мою безвинную душу и увенчать его дни честью и счастьем, коим
я одна была помехой. Затем, повернувшись к несчастному глупцу, с чьей
струящейся кровью смешивалась моя, я угасающим голосом подтвердила свою
невиновность, прося и его простить меня. Однако мне уже недостало сил
принять его прощение. Чрезвычайная слабость слила воедино предметы, до того
столь различные, и я перестала испытывать нежность к возлюбленному и
страх перед мужем.
Когда на смену после обморочной истоме ко мне вернулось
сознание, я увидела, что лежу в своей постели, куда, как я
поняла, меня перенесли по распоряжению лорда Арлингтона, как