Убежище
Шрифт:
Предводитель минотавров велел Кериан донести ее народу весть, что Сильванести больше им не принадлежит, и что если эльфы снова придут, они найдут лишь могилы. После этого они хлестнули бока грифона, катапультировав его в небо. Быколюди предусмотрительно стреножили передние лапы Орлиного Глаза и замотали ему клюв кожаными лентами. Все, что он мог сделать, это улететь с бесславно перекинутой через его спину Кериан.
Грифон пролетел какое-то расстояние, прежде чем Кериан смогла освободиться от кляпа и убедить его приземлиться. Она свалилась с него, покатившись по песку, на который не ступала нога человека. Верный Орлиный Глаз рвал когтями веревки, пока она не освободилась. Она быстро по очереди развязала его путы. У них не было другого выбора, кроме как лететь. После полуночи они прибыли в оазис рядом с побережьем. Четверо воинов Таранаса лежали на песке в сотне шагов от колодца. Раненые, они умерли от жажды, видя воду.
Кериан пополнила свое вооружение и доспехи, забрав их у павших, дала у оазиса короткий отдых Орлиному Глазу, и полетела дальше. К исходу дня Орлиный Глаз со своим седоком увидели Кхуриност.
Гилтас закрыл от боли глаза. Литания ужаса еще не была спета до конца.
«С минуту я обдумывала лететь дальше», — сказала она. — «Мимо этой отвратительной кучи палаток, прочь от Кхура, нашего жалкого народа, и даже тебя. Я подумывала лететь на родину минотавров, найти дворец их короля и вызвать его на бой один на один».
«Ты бы не смогла».
Гилтас имел в виду, что она бы никогда не оставила его или ее народ, но Кериан не поняла мужа.
«Нет, его охрана сразила бы меня задолго до того, как я добралась бы до короля».
Зарывшись лицом в ее волосы, Гилтас сказал: «Я рад, что ты вернулась, жена».
Тут она удивила его. Освободившись из его любовного объятия, Кериан развернулась к нему лицом. «Мне следовало умереть со своими воинами!» — дрожащим голосом заявила она. — «Быколюди опозорили меня! Меня даже не удостоили убийства! Они позволили мне жить лишь для того, чтобы распространить свое послание страха!»
Он напомнил ей, что хотя мертвые герои вдохновляют, только живые лидеры могут сохранить эльфийскую расу, могут привести ее в новый дом. Он пытался утешить ее, шепча, что Инас-Вакенти станет им убежищем, местом, где они смогут залечить раны и набрать силы до того дня, когда снова заявят о своем присутствии в этом мире.
И снова его слова вызвали неожиданный эффект. Кериан раздраженно засопела и затопала прочь. «Опять эта чертова долина! Лучше омыть леса Сильванести кровью минотавров, чем гоняться за твоим мифом! Лучше умереть, как мои храбрые лучники, чем снова бежать от наших врагов!»
«Безрассудно биться головой о каменную стену!» — резко ответил он, затем замолчал, осознанно управляя своим гневом. Усевшись на край кровати, он сказал: «Если судьба будет милостива, наш народ вернется в Сильваност и Квалиност. Однажды. Но не сегодня, и не завтра».
У Гилтаса были шпионы среди слуг Сахим-Хана, люди, имевшие знакомых в Дельфоне и других, меньших городках вдоль побережья. В их докладах говорилось, что не проходит и дня, чтобы корабли минотавров не огибали Ожерелье Хаббакука, направляясь к побережью Сильванести. Их трюмы трещат под весом вооруженных солдат, посылаемых на усиление армии, уже стальной хваткой удерживающей родину эльфов. Беседующий и не смел надеяться одолеть такого врага, не сейчас.
Он все это поведал Кериан, добавив: «Всему свое время. Время освобождения наших потерянных земель еще не пришло».
Она обошла кровать и опустилась на другую сторону матраса. «Вместо этого я отправляюсь к верховной жрице Храма Элир-Саны и прошу у нее помощи в поисках твоей мифической долины. Ты еще не устал просить людей об одолжениях? „Дайте нам землю. Дайте нам пищу. Дайте нам воду“. Эльфийская гордость умерла?»
Сидя спиной к спине, их кровать была столь узкой, что они едва не касались друг друга, муж с женой смотрели в противоположные стороны. С таким же успехом они могли находиться за многие мили друг от друга. Львица покраснела от ярости, ее кулаки были стиснуты; лицо Гилтаса со следами усталости было бледным, челюсть застыла от напряжения.
Наконец он сказал: «Нет, леди, эльфийская гордость не мертва, просто спрятана, как великий архив Квалиноста, в ожидании того дня, когда мы сможем позволить себе снова продемонстрировать ее».
Они оба легли. Спустя минуту Гилтас протянул руку, но Кериан отодвинулась, свернувшись на краю кровати, как можно дальше.
Так они и заснули — свернувшаяся калачиком, отвернувшись от мужа, Кериан и Гилтас, лицом вверх, с рукой, протянутой к ее напряженной спине.
2
«Четкие границы, вот где все ясно. Где безупречно сходятся земля и небо, и между ними ничего. Человек видит, что есть что, и кто есть кто. Добро и зло очевидно. Говорят, в море так и есть. В пустыне тоже».
Проводник, прямая противоположность обычно молчаливым кочевникам, обхватил руками шею лошади и продолжил излагать свою философию. Его аудитория из одного слушателя, ехавшего в нескольких шагах позади, не отвечала. Принц Шоббат Кхурский слушал вполуха. Солнце час, как взошло, и жара уже была невыносимой. Шоббат поправил поля своей широкой фетровой шляпы и в сотый раз сказал себе, что его цель стоила подобных мучений.
Насколько Шоббат мог видеть, со всех сторон был песок, обломки камней и разбросанные тут и там валуны, отбеленные до единого оттенка неумолимым солнцем. Никакие другие цвета не вносили разнообразие в этот путь на северо-запад от Кхури-Хана в нехоженые пустоши, составлявшие большую часть королевства Кхур. И никакой тени. Только невыносимый свет днем и безупречная звездная темнота ночью.
Обозревая пустое пространство вокруг себя, Шоббат удивился бы, если бы здесь, в конце концов, не нашлось темы для болтуна кочевника. Лишенный деревьев и зданий, этот пейзаж определенно сохранился с начала времен.
«В зеленых землях деревья, трава и все такое прорастают из грязи, чтобы связать вместе воздух и землю», — говорил его гид. — «Облака в небе — это дыхание всего растущего, затуманивающее воздух. Под ногами нет ничего, кроме разложения, червей, жуков и тлена, гниющей мантией устилающих эту землю».
Шоббат хрюкнул, от ослепительного блеска его глаза было сощурены до узких щелочек. «Да ты поэт».
«Нет, милорд. Кочевник. Я всю свою жизнь имел дело с четкими границами».
Гида звали Вапа. Его лицо было таким сухим и обтянутым кожей, что ему могло быть от тридцати до шестидесяти лет. Его борода была длинной, такого же однообразно коричневого цвета, что и песок. В волосы головы были вплетены тонкие тростинки, поддерживавшие защищавший голову и шею светлый тканевый навес. Вдоль кромки грязной льняной ткани были вышиты пауки. Черно-оранжевый прыгающий песчаный паук был символом клана Вапы. Один укус этой твари в считанные минуты мог убить человека или за день сгноить ногу здорового коня.