Убить футболиста
Шрифт:
— Сигареткой не угостите?
— Извини, не курю.
— Понимаю. Не курите, не пьете и баб не трахаете?
— Хорошо сказано, — похвалил собеседника Громов. — Однако что же ты за курильщик, если дома сигарет не держишь?
— А кто вам сказал, что я не держу? Просто чужие слаще.
Громов в ответ ничего не сказал, только улыбнулся. Этот парень ему все больше нравился.
— Можно я схожу за ними в соседнюю комнату? — спросил Катышев.
— Можно, Витюша. Если хочешь, я тебя и в туалет могу отпустить — пописать.
Буквально
— Ствол, о котором вы говорите, я нашел совершенно случайно два месяца назад в Псковской области. У меня там бабка живет. Места там на трофеи рыбные, надо только знать, где копать. Но в этот раз мне почему-то не подфартило. Откопал этот «тэтэшник», да тройку жетонов.
— Что за жетоны? — спросил Громов.
— Сразу видно, что вы «чайник» в нашем деле. Многие солдаты вермахта носили на шее дюралюминиевые бирки-жетоны с номером. Если солдат погибал, его товарищи отламывали половину жетона и отсылали как похоронку. Если жетон оставался на погибшем, то такой солдат считался без вести пропавшим.
— И к чему тебе эти жетоны? — продолжал удивляться Громов.
— Темнота! В Германии за них родственники пропавших без вести солдат могут отвалить кучу бабок. Правда, самому мне с этим связываться западло — я предпочитаю продавать жетоны здесь.
— Ладно, с этим все ясно. Теперь давай про «тэтэшник».
— Расскажу, но прежде объясните — что случилось? Из него кого-то грохнули?
— Кого-то? В после заморском дырку сделали, не слыхал?
— Шутите или нет?
— Шучу, но лишь отчасти. Труп на этом стволе действительно висит.
— Во, е-мое! — Катышев внезапно закашлялся, затем с остервенением вдавил недокуренную сигарету в пепельницу. И только после этого продолжил: — Черт меня попутал с этим стволом. Я ведь отечественное оружие вообще не признаю, интересуюсь только немецким. А тут гляжу — улов с гулькин нос, вот и решил оставить для коллекции. Сбил номер, подлатал аккуратно, клеймо поставил. Потом положил в тумбочку. Дурак, конечно, надо было куда-нибудь подальше заныкать. Но кто же знал, что так получится? Две недели назад он у меня и пропал.
— Понимаю. В форточку улетел с перелетными птицами, — сострил Громов.
— Да нет, его спиз… то есть украли прямо из тумбочки.
— И кто же ему ноги приделал, девушка твоя?
— Да вы что?! Во-первых, она страсть как оружия боится, во-вторых, я ее дальше спальни не пускаю.
— Может быть, родители?
— Я с теткой живу, а она три недели назад на Украину укатила.
— Тогда кто? Не тяни, Витюша, я же вижу — тебе есть что сказать.
— Я грешу на Матвея. Есть у меня такой приятель. Он полгода как на игле сидит, постоянно бабки «стреляет». Я его уже пару раз заставал, когда он по моим столам рыскал.
— Зачем же ты его к себе домой пускаешь?
— Его не пустишь, себе дороже будет. Он же псих. Вот и в тот день, когда ствол исчез, пришел, но уже минут через пять засобирался. Я как раз в коридоре по телефону разговаривал, а он мимо меня прошмыгнул, только рукой на прощанье помахал. А вечером я в тумбочку тыркнулся, а ствола и нет. Он у меня в коробке из-под обуви лежал. Коробка на месте, а ствол — тю-тю. Я на следующий день Матвея отловил, так он, сука, шары выпучил и меня за грудки: мол, что ты мелешь, я не брал. Короче, в полном отказе. И ничего не сделаешь — сам виноват.
— Грустная история, прямо плакать хочется. Кстати, ты знаешь, что в законе об оружии нет определения — историческое или антикварное оружие? Что лицензировать или сдавать властям надо любой экземпляр — независимо от времени изготовления?
— Статью двести восемнадцать мне шьете? Так ведь нет у меня уже оружия.
— Дурачок ты, Витюша. Из ствола, который ты от бабушки привез, человека замочили. Не сегодня-завтра мы того «мокрушника» схватим, думаешь, он будет молчать, откуда у него этот ствол объявился?
Громов, конечно, хитрил, выдавая желаемое за действительное, но он рассчитывал на то, что парень, обескураженный его натиском, не сможет раскусить его хитрость. И он не ошибся. На лице Катышева появился испуг, и он спросил:
— Что же мне делать?
— Снять штаны и бегать! Сам не догадываешься? Помогать нам, дурень. Будешь хорошо себя вести, тебе это зачтется.
— А что значит — хорошо себя вести?
— В носу не ковырять, ногти не грызть и язык не показывать. Сможешь?
— Я серьезно. Мне из-за этого пидора под статью идти не хочется.
— Ежу понятно. Что конкретно про Матвея сказать можешь?
— Честно говоря, немного. Матвеев Андрей, двадцать два года. Два года назад служил в Чечне фельдшером. Там и подсел на наркоту. Начинал с травки, потом перешел на промадол — и понеслось. На героин сел уже здесь, в Москве. А это, сами понимаете, удовольствие дорогое.
— Где же он бабки берет?
— Он на Черемушкинском рынке на какого-то азербайджанца пашет, зелень продает справа от входа. Ну и наркотой приторговывает. Короче, полный набор дружбы с Сан Санычем.
Что такое «дружить с Сан Санычем», Громов знал — увлекаться сексом, алкоголем, наркотиками, поэтому эту реплику Витюши оставил без внимания.
— Как выглядит твой кореш?
— Роста среднего, белобрысый.
— Во что одевается?
— Да он всегда в одном и том же ходит — кожаная куртка и джинсы «Левайс».
— Где он живет, знаешь?
— Рядом с рынком. Но точного адреса я не знаю. Он меня в гости не звал, а если бы и позвал, я бы не пошел.
— А как ты с ним познакомился?