Убить генерала
Шрифт:
— Я уйду, Борис Михайлович, под утро.
— Ружьишко не забудь прихватить, — хмыкнул старик.
Дверь гаража, вмонтированная в створку, была закрыта. Говорили вполголоса.
Крапивин пережил несколько тяжелых минут, которые провел в одиночестве, запертым в железном склепе. Слова Бориса Михайловича: «Я поесть принесу», переводились иначе. Но как его удержишь? И на какое время? Кем бы он ни был, какие бы мысли его ни обуревали, но он был хозяином положения. Он держал в руках жизнь снайпера.
И как только старик ушел, Виктор вооружился пистолетом. Он вслушивался в уличный фон за стенами гаража, раскладывал его на отдельные звуки, просеивал их через фильтры всех пяти чувств, сканировал на последнем, шестом по счету. Он не мог верить этому старику, но хотел ему верить. «Я поесть принесу» — это слова, предлог, чтобы какое-то время побыть один на один со своими мыслями, прийти в себя. В конце концов, ему было необходимо принять решение.
В представлении Близнеца старик сидел в пустой комнате, одетый в кроваво-черную мантию, с плотной повязкой на глазах, стягивающей парик. Он взвешивал на судейских весах факты, говорящие за и против, чтобы вынести окончательный вердикт. Он оказался мировым судьей. Он грохнул гаражной дверцей-молотом: «Объявляется перерыв».
— Куда ты пойдешь? Личность ты известная. Двух шагов не пройдешь, как тебя арестуют. — В голову старика пришла мысль: вывезти стрелка на машине. Куда? Просто подальше. Другого выхода нет.
— Знакомых-то у тебя нет в городе? А то бы я отвез тебя на машине.
«Знакомых?»
Близнец замер. Он видел пропасть под ногами и не видел мостка. Он видел кровь, которую ему придется пролить. Видел моток прочной веревки, висевшей на стене гаража. Он видел свои руки — пока еще без следов крови, — которые делают на веревке скользящую петлю...
— Почему нет? — ответил Виктор, невольно пряча глаза. — Есть. Армейский друг, он недалеко живет. Сейчас ехать опасно, а вот часиков в пять утра... — Он замолчал, выпрашивая взглядом невозможное.
Старик ответил не сразу:
— Ладно. Все равно я на дачу утром собирался.
Винтовку-то заберешь?
— Куда же я без нее? — улыбнулся Виктор. В гараже горела лампа — ватт на шестьдесят, не больше, она бросала чуть желтоватую маску на лицо снайпера, скрывая его бледность. — Мне бы переодеться, Борис Михайлович, во все черное.
— Да, и в белые тапки. — Старик измерил взглядом своего гостя. — Мой внук поздоровее тебя. Я посмотрю, может, в шкафу что-нибудь осталось со школы.
Как только старик ушел, Близнец сорвал со стены веревку и спрятал ее на дно сумки. Главное, чтобы Борис Михайлович не заметил, а то почует неладное.
Виктор обошел «Оку» и сел на место водителя. Покачал головой, глядя на рычаги ручного управления: «И как только на таких машинах ездят?»
Посмотрел на свои руки — подрагивают. От возбуждения. Но тряска скоро пройдет.
Выпить?
Близнец выбрался из низкой машины и взял с верстака початую бутылку водки. Он отказался, когда Борис Михайлович предложил ему «принять пятьдесят капель», сейчас же глотал водку из горлышка как успокоительное.
«Устал скрипач, глотнул вина...»
Близнец пожалел старика. Но он как был единственным человеком, который помог Виктору, так им и оставался. Его придется использовать в любом качестве. Поначалу как водителя. Потом...
А в голове противоречащие логике инструкции: «Ты не должен использовать этого человека дважды».
Придется. Другого выхода нет.
Бедный старик...
«Бедный старик» в это время подбирал одежду для снайпера и хмыкал «про белые тапочки». Он нашел черную спортивную майку с длинными рукавами и прикинул, что Близнецу она подойдет. «Будет в обтяжку, как гондон», — сравнил он. Подыскал тренировочные брюки: «Как раз».
С одной стороны, Николаю Терехину не хватало своей опергруппы, своих осведомителей и агентов. В Самаре он контактировал с оперативниками Промышленного района, прочесывающими участок, где Крапивин бросил «Жигули» Олега Клюева. Нашлась масса свидетелей, видевших беглеца. Он снова как в воду канул. Следы его обрывались на Московском шоссе в районе завода Тарасова. Что усложняло поиски. Он мог пробраться на территорию завода, словно в насмешку распростершемуся между Ново-Садовой и Московским шоссе. Кирпичный забор был опутан «егозой» на манер натовских заграждений. Полковник прикинул, в каком месте Крапивин мог бы перемахнуть через забор... и не нашел такого места. Хотя для спецназовца не существует неприступных заграждений.
"В руках у него был тяжелый сверток, — вспоминал Терехин показания свидетелей. — Серая сумка переброшена через плечо. Сверток он прижимал к себе двумя руками".
«Он часто спотыкался, и мне показалось, что он был пьяный».
«Он был мокрый, рубашка прилипла к спине. Ноги заплетались».
«Правая рука у него была повреждена. Сломана, может быть, не знаю. Он как-то неудобно поддерживал сверток, который не был, мне кажется, очень тяжелым. И вообще было видно, что он сильно устал».
«Он убегал, а я все время оглядывался: думал, вот-вот увижу преследователей. Подумал, что он почистил квартиру или гараж».
«Он бросил машину и побежал. Я сразу понял — это не его машина. Подошел поближе и увидел следы крови на сиденье, брызги на стекле со стороны водителя. Он тяжело шел, потому что был ранен».
Почти все свидетели показывали, что Виктор Крапивин передвигался тяжело. Что, действительно полупил травму? Кровь в машине не его, а Олега Клюева. Об этом свидетельствовали мозги на дверце автомобиля. Хотя и с его мозгами тоже было не все в порядке. Устать он не мог: что для него взбежать по лестнице, забрать винтовку, снова спуститься и проехать на машине пару кварталов?
Нет, на нем висела усталость иного рода. Часто она придает силы, но нередко отбирает их. Он тащил невидимый капкан, в который попал, и помощи ему ждать было неоткуда. Он просто бежал, пока хватало сил. И все же надеялся на чудо. Он не бросил свое оружие. Почему? Ведь у него не осталось ни одного шанса сделать выстрел.
До последнего. Эта туманная фраза — частая гостья в следственных протоколах — порой объясняла многое. В данном случае — могла объяснить.
Беглец пропал в районе 11 -го микрорайона. Сумел ли он выйти на дорогу и поймать машину? Один водитель мог его подвести, другой нет. Пятьдесят на пятьдесят. Один сообщит в милицию о пассажире, второй останется равнодушным. Так что шансы Крапивина пока выражались в целых числах. Но они уже начали дробиться и скоро превратятся в пыль.