Убить Герострата
Шрифт:
– Располагайтесь, - сказал мой кузен-племянник, открывая дверь дома.
– Хочешь, можешь в свою комнату, там никто так и не живет.
“Моя” комната располагалась под самой крышей, в мансарде. За день солнце нагревало ее, и ночью от крыши шло приятное ровное тепло. Окно выходило на запад, и я вечерами лежала на скрипучей довоенной лежанке, смотрела, как огромное краснорожее солнце скатывается за березовую рощицу, и мечтала о прекрасном принце... Уж никак не о Герострате!
Но теперь в мансарде уже не пахло, как раньше, мышами и пылью. За те четыре года, которые прошли с моего последнего приезда, все изменилось.
С лестницы донеслось пыхтение и топот, показалась огромная лохматая собачья голова. Через секунду на тахте сидело бело-серое чудовище, глаза которого прятались за длинной челкой.
– Это Минька, - сказал Валерка.
– Или Зинька.
– Как это?
– не понял Корнилов.
– Миннезингер фон Аушенбах. Бобтейл. Аристократ. Сокращенно Минька. Или Зинька. Откликается и на то, и на другое.
– Он в доме живет?
– спросила я.
– Нет. У ворот будка. У Лариски на шерсть аллергия. А Пашке щенка подарили. Пришлось его здесь поселить. Щенка, я имею в виду. Лариска все равно сюда почти не приезжает. Предпочитает Канары или Коста-Браво.
– А кто его кормит?
– Сторож. Пока вы здесь, покормите, я сторожа предупрежу. “Чаппи” на кухне. Ладно, бывайте, - Валерка нетерпеливо покручивал на пальце колечко с ключами, - труба зовет. Не подожгите дом. Продуктов хватит дня на три, потом привезу еще. Если что - звоните. Кстати, вы здесь надолго?
– На недельку, - вылез Андрей, опередив меня.
– А там видно будет.
Краснорожее солнце закатилось за изрядно поредевший березняк. Мы соорудили гигантский омлет с шампиньонами и ветчиной и зачем-то потащили его наверх. Хотя Лариса и презирала дачу, теперь все здесь дышало ее пошлым снобизмом. Вещи были пусть не самые дорогие, но новые и отчаянно вульгарные. Всюду какие-то дурацкие абстрактные картинки, крикливые безделушки. Лучше бы бабушка завещала маме не квартиру, а дачу. Когда-то я так любила этот большой, нелепо выстроенный дом. Теперь мне все здесь действовало на нервы. Только мансарда, даже обставленная заново, еще сохранила что-то теплое, мое.
Корнилов развалился на тахте и листал какой-то лакированный журнал с картинками, похрустывая чипсами. Судя по всему, он почувствовал себя в безопасности и успокоился. Заросшая щетиной физиономия излучала негу и довольство. А мне вот было кисло.
Я устроилась в кресле, неожиданно уютном - наверно, все, что в этом доме еще оставалось нормальным, сослали на чердак. Першило в горле, щипало в носу - все-таки заплыв в канаве не прошел даром. Псина, которая до того постоянно крутилась под ногами, невоспитанно выпрашивая куски ветчины, теперь с жадностью хрустела внизу на кухне сухим кормом. Не могу сказать, что не люблю собак, просто предпочитаю маленьких. Такс, например. Или французских бульдогов.
– Слушай, хватит всякую дрянь читать, - сказала я.
– Ты мне действуешь на нервы.
– А что еще делать?
– удивился Корнилов.
– Кстати, почему здесь нет телевизора?
– Не знаю. Раньше был. Да брось ты этот журнал идиотский!
– рявкнула я, когда он снова потянулся за прессой.
– Ты шуршишь страницами и мешаешь мне думать.
– Тихо, Чапай думать будет!
– хихикнул Андрей.
– О чем, умная ты наша?
– О том, о чем ты думать не хочешь. Или не можешь.
– Что-то ты больно разговорчивая стала!
– Тогда ты поговори. Знаешь, расскажи-ка мне все сначала. Как ты попал к этому Ладынину?
– Ну на фига тебе это надо?
– заорал Андрей, швыряя ни в чем не повинный журнал в угол.
– Что тебе неймется? Тебя это вообще касается?
Я только глазами захлопала. Ну это же надо! Меня это, видите ли, не касается! Мою квартиру превращают в помойку, за мной гонятся, в меня стреляют, я попадаю в какие-то притоны, автокатастрофы и сточные канавы - а причина всего этого меня не касается! Как вам понравится такое хамство?!
Но Герострат уже сообразил, что зарвался. Нет, извинятся он, разумеется, не стал - как можно пасть так низко!
– но до изложения фактов снизошел.
Когда-то, еще до армии, Корнилов ухитрился с грехом пополам закончить два курса нашего института курортного дела. Потом неудавшегося экономиста за что-то выперли. Исполнив патриотический долг в стройбате, он все никак не мог найти свое призвание и кочевал с места на место. До нашего знакомства Андрюша успел потрудиться экскурсоводом, спасателем на пляже, барменом и продавцом газет. Потом он поработал чем-то вроде массовика-затейника в санатории “Россия”, а еще через некоторое время какой-то родственник предложил ему непыльное местечко в “Би Лайне”. Целый год Корнилов ходил в галстуке, сидел в офисе и гордо именовался “менеджер”.
В один прекрасный, а точнее, ужасный день, минут за двадцать до конца работы - было это в апреле, - его вызвал в кабинет начальник. В течение получаса Корнилов, не имея возможности вставить даже слово оправдания, выслушивал о себе всякие интересные вещи. Оказывается, именно он развалил всю работу сети, продал все профессиональные секреты конкурентам, разворовал все возможные и невозможные средства и много чего еще. Доводить дело до суда начальник не захотел, но выгнал Андрея с треском, добавив, что ни одна телефонная компания его на работу не возьмет - уж об этом он позаботится.
Герострат был в шоке. Надо ли говорить, что ничего подобного он не делал, да и вообще, его частенько хвалили и даже давали премии. С горя он пошел домой и в одиночестве напился. А утром его разбудил телефонный звонок. Некто, назвавшийся Семеном, сказал, что узнал от Бориса Хомякова о его ситуации и хочет предложить работу.
– Стой!
– я замахала рукой, словно хотела остановить такси.
– А этот Хомяков тебя действительно рекомендовал? Откуда он узнал, что тебя выгнали с работы?
– Не знаю, - пожал плечами Андрей.
– Я тоже удивился. Позвонил Хомяку, никто не подходит, сотовый отключен. Потом узнал, что он в Штаты уехал работать. Хотел Семена спросить, да так и не спросил. А зачем? Работаю, деньги платят.
– Вот и доработался! А сколько тебе платили, кстати?
Когда он сказал, я просто поперхнулась слюнями и подумала, что ослышалась.
– Ты знаешь, сколько в Сочи платят охранникам в частных домах?
– Знаю. Тем более, как я мог отказаться?