Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде
Шрифт:
Предисловие автора
Этот роман был бы практически невозможен без объёмной и обстоятельной работы Анри д'Альмеры (Henri d'Almeras) «Шарлотта Корде в документах современников», изданной в Париже в 1910 году. Книга д'Альмеры давно стала библиографической редкостью. Экземпляр, хранящийся в Публичной библиотеке в Санкт-Петербурге, поступил туда из Царского Села, где до Революции его владельцем был Великий князь Борис Владимирович, о чём свидетельствует его личная печать на форзаце.
Французский исследователь включил в свою книгу ценнейшие документы, которые теперь, пожалуй, уже и не отыскать. По этим документам можно проследить всю жизнь Корде, начиная с юных лет. Большей частью работа
После столь кропотливой работы нужно простить д'Альмере явную идеализацию образа главной героини. Мадемуазель Корде – несомненно, сильная натура, кажется, даже чересчур сильная для женщины. Такой натурой была Жанна д'Арк, другая знаменитая француженка, жившая почти на четыреста лет раньше её. Это женщины одного плана: религиозное самопожертвование в момент совершения «подвига», убеждённость в своей спасительной миссии и абсолютная бесстрастность, граничащая с презрением перед лицом судей. И всё-таки Жанна вошла в историю как Святая Дева, освободительница Отчизны, а Корде – как политическая авантюристка, спланировавшая и осуществившая кровавую акцию по устранению видного общественного деятеля.
О женщине, заколовшей Марата, стали писать и спорить на другой день после убийства, и этот спор не прекращается до сих пор. Немного можно найти других исторических фигур, которые бы имели столь неоднозначные оценки. Дело дошло до того, что известный французский историк Жорж Ленотр, знаток Первой революции, представил Корде неким неземным существом. «Она меня удивляет, – писал он, – изумляет, но не пленяет. Сердце совсем не участвует в этой навсегда знаменитой трагедии. Героиня слишком возвышена, чтобы быть привлекательной. Шарлотта, по-моему, остаётся холодной загадкой. Драма производила бы более сильное впечатление, будь она (Шарлотта) гуманна, но этого нет: всё в ней не от мира сего (ou-dessus r'eolit'es). Чтобы понимать и любить Шарлотту Корде, нужно быть способным на такой же безумный героизм». Это нужно понимать так, что Ленотр искал в Шарлотте женщину, женственность, и не нашёл. Перед его глазами парила неземная сверхъестественная фигура, по чистой случайности носящая женское имя.
Советский писатель Анатолий Левандовский, поклонник Марата, пошёл дальше и описал убийцу своего кумира как мужеподобное существо: «Ширококостная и приземистая, она ходила тяжёлой поступью; в ней было больше мощи, чем грации, – отсюда и тот поразительный по силе удар, который вызвал удивление Дешама и других, обследовавших рану Марата. Лицо её было правильным, но неприятным, оно не вызывало симпатии. И вообще от неё веяло холодом; странный контраст с внутренним жаром, жаром ненависти и честолюбия!..» («Сердце моего Марата»).
Но такие взгляды тонут в море восторженных отзывов. Большинство биографов Корде рассматривают совершённое ею как героический поступок, а её саму находят прекрасной. Автор этого романа испытывает противоречивые чувства. Более того, он до сих пор не знает точно, как относиться к своей героине и кто она на самом деле: «демон мести» или «ангел убийства», палач или жертва, героиня или чудовище. Она вызывала двойственные чувства, когда автор ещё вынашивал замысел романа и знакомился с различными версиями громкого дела 1793 года, и эта двойственность не исчезла после изучения непосредственных документов, опубликованных в книгах Вателя, д'Альмеры и в других изданиях. Тем интереснее было писать роман. Его можно назвать документальным романом, выросшим из психологической драмы. Возможно, кто-то назовёт его детективом. Но автору всё же хотелось, чтобы это был не детектив, не апология, не обличение, а психологическая драма.
Наконец совместными усилиями автора и издателя был определён новый жанр: Опыт исторической реконструкции.
Одержимые женщины были всегда, – и в Древности, и в Средневековье, и в Новые столетия. Есть они и в наши дни. Сначала автору казалось, что всё зависит от среды, от того общества, которое формирует и определяет характер этих женщин. Здоровое общество делает из них славных героинь, больное общество – преступниц. С течением времени стало ясно, что это не так. Не всё так просто. И потом: что такое «больное общество»? Революционная Франция была больной? А чем Франция времён Жанны д'Арк была здоровее? Тем не менее тёмное Средневековье явило славную фигуру Жанны д'Арк, а просвещённый и утончённый XVIII век выпестовал её карикатурное подобие, а может, и зеркальную противоположность. Стоить добавить, что Жанна была неграмотной крестьянкой, а Корде – образованной дворянкой и правнучкой великого драматурга Корнеля.
Женщинами, с увлечением играющими в мужские игры, в политику, готовыми пожертвовать своей жизнью в этой игре, готовыми на всё вплоть до убийства, не обделена никакая страна, никакое самое цивилизованное и передовое общество. Их огромная энергия, не найдя иного выхода, изливается в такие сферы, где этой энергии подчас совершенно не место. Мужчина – дело другое. Во всяком случае, когда мужчина борется за идею, за лидерство, за власть, увлечён борьбой и хватается за оружие, – это выглядит как-то естественнее, нежели когда всё это делает женщина. Не случайно после убийства Марата в Париже ходили слухи, что убийцей был мужчина, одетый в женскую одежду. Людям трудно было представить, чтобы кинжал в грудь вождя Революции вонзила женщина, точнее – девушка.
Разумеется, деяние гражданки Корде неотделимо от истории Великой Французской революции. Никой деятель не существует сам по себе, в отрыве от своей эпохи и окружающей среды. И всё же было бы неверно воспринимать кровавый подвиг молодой нормандки исключительно в связи с политической ситуацией во Франции в 1793 году. Дело гораздо глубже. Дело в конкретной личности. Революция тут в сущности всего лишь внешний фон, или, точнее, внешнее условие, которое эта личность вынуждена соблюдать. Бесспорно, Революция окрасила драму в свои тона, придала происходящему свою специфику, но не более того. Она была внешним условием, но не причиной. Суть в другом. То, что совершила Корде, она могла совершить и без Революции.
Представим себе, что нормандская героиня родилась не в конце бурного XVIII века, а в другие относительно «тихие» времена. Совершила бы она нечто подобное? Знали бы мы о ней? Вполне вероятно, что и нет. Буря в душе была бы подавлена «тихостью» эпохи, и огромная сила, не найдя себе выхода, свернулась бы внутри себя и зачахла. Разве так не бывает? Революция помогла Корде проявить себя, полностью раскрыться. Политическая борьба была тем плодоносным полем, на котором подобные натуры предстают перед нами во всём своём блеске. Но и в «тихие» времена нет-нет, да совершается нечто подобное. Даже в самую мирную эпоху рождаются свои Шарлотты Корде. Цели и способы у них, правда, иные, но натура всё та же. Натура… Вот что главное, вот что определяет всё! Эта натура не терпит никаких границ. Она преступает через все границы, через все нормы и уложения, и поэтому она преступна по определению. Чем тише эпоха, тем тише и банальнее преступление; чем громче эпоха, тем оно громче, невероятнее, поразительнее, тем более тяжелы и болезненны его последствия. Вот и вся разница.