Убить Мертвых
Шрифт:
— Мне нет дела до дьявола. Я беспокоюсь о тебе. Он станет манипулировать тобой, обманывать тебя и превращать тебя в то, что ты ненавидишь.
Я убираю руку из-под её ладони и наливаю себе ещё вина.
— Тебе просто завидно, что всем известно имя моего отца, а о твоём никто даже не слышал.
— Это не шутки.
— Всё является шуткой, если смотреть на это с правильной точки зрения, и именно с этой точки зрения я рассматриваю данный разговор.
Я залпом проглатываю вино и ставлю бокал.
— Я провёл одиннадцать лет в Даунтауне, и ты полагаешь, что Змейка Джейк собирается обвести меня за те несколько недель, которые потребуются для съёмок фильма? Мне плевать, если он мой отец.
Видок встаёт между нами и кладёт руки нам на плечи.
— Почему бы нам всем не присесть, не выпить ещё вина и забыть этот разговор о дьяволах и отцах. Ни одна из этих тем никогда не ведёт ни к чему приятному.
Я гляжу на Аллегру. Её сердце бешено колотится, а зрачки расширены. Дыхание ровное, но ей приходится работать над этим.
— Спасибо, но мне нужно кой-куда.
— Пожалуйста, не уходи, — говорит она.
Она снова кладёт ладонь мне на руку. Я высвобождаюсь и иду к двери.
— Ещё раз спасибо за эликсир. Что мне с ним делать?
— Просто выпей, — отвечает Видок. — Но сперва смешай с чем-нибудь. На вкус он слегка напоминает скипидар.
— Возьму немного «Маргариты» с маленькими зонтиками. Спасибо.
— Возвращайся поскорее, ладно? — Говорит Аллегра.
Я открываю дверь и выхожу в коридор. Мне нечего ей сказать, поэтому не говорю ничего.
Конечно же мне приходило в голову, что Люцифер может быть моим отцом, но как вообще подобное может укладываться в голове? Неужели он тайна всей моей жалкой жизни? Почему у меня было так много силы, когда я был ребёнком, и почему я ни черта с этим не сделал, когда повзрослел? Неужели всё так просто? Может, вот почему Мейсону было так легко отправить меня в ад. И почему регулярно убивают или ранят всех, кто мне дорог. Самое худшее — это быть вынужденным признать, что Аэлита, возможно, права. Может, я и есть Мерзость. Папенькин сынок, просто щепотка старой серы.
Спустя десять минут я беседую с Карлосом в «Бамбуковом доме кукол». В музыкальном автомате звучит «Бали Хай» Така Шиндо.
По шкале от одного до десяти, насколько злобно я себя веду? Скажем, один — это Санта печёт печенье для сироток, а десять — это Гитлер ест младенцев с Фредди Крюгером.
— Ты уж точно не Санта. Но я не вижу, чтобы ты макал младенцев в салатную заправку. Для меня то, насколько злобно ты себя ведёшь, целиком зависит от того, сколько следов крови ты оставляешь на моих полах.
— Ты же не считаешь, что я обманом пытаюсь заставить тебя стать серийным убийцей, или работать на налоговую службу, или совершить ещё что-нибудь ужасное?
— Нет. Тебе просто нужно не забывать вытирать ноги где-то в промежутке между убийством тварей и тем, когда приходишь сюда.
— Рад слышать. Я доверяю тебе, потому что ты бизнесмен, и я знаю, что ты бы не хотел, чтобы вокруг твоего бара ошивался Ганнибал Лектер [199] .
— Какое мне дело? Благодаря бизнесу, который ты приносишь, я смогу рано уйти на пенсию. Если для этого тебе нужно съесть несколько человек, я отвернусь.
199
Вымышленный персонаж нескольких романов, блестящий судебный психиатр, серийный убийца и каннибал.
—
— Я просто называю вещи своими именами. Братан, может ты и чокнутый, но не такой уж злобный.
— Спасибо. Я просто хотел узнать второе мнение.
— Хочешь чего-нибудь поесть?
— Может просто немного риса с чёрной фасолью. И мне понадобится буррито на вынос. Достаточно острое, чтобы расплавить блок цилиндров двигателя. Это другу, не мне, так что я заплачу тебе за него.
200
Католическая монахиня, основательница женской монашеской конгрегации сестёр — миссионерок любви, занимающейся служением бедным и больным.
201
Час специальных скидок в ресторанах.
Карлос качает головой.
— Не глупи. Хочешь немного красного пойла?
— Двойную. Сегодня я пью за двоих. За себя и свои шрамы.
Карлос приносит бутылку и стакан, и наливает мне две приличные порции. Я достаю аптекарскую бутылочку и гляжу сквозь янтарное стекло.
— Что за дрянь?
— Лекарство.
— Ты болен?
— Ненадолго.
Я переворачиваю бутылочку и выливаю всё содержимое в Царскую водку.
— Лехаим [202] , — говорит Карлос.
202
«За жизнь» — традиционное еврейское пожелание, произносимое при совместном поднятии бокалов.
— Де нада.
Я опрокидываю стакан одним глотком. Мои рот, горло и желудок очень этим недовольны. Я стискиваю губы, чтобы всё не вышло обратно.
— Так хорошо?
— Хуже. Словно собака с раком сожрала крысу с проказой и высрала её мне в глотку.
— Мне как-то давали такое в Эль-Пасо. Нужно было запивать его козлиной мочой, но я оклемался.
— В другой раз.
— Та пожилая леди вернулась.
— Какая пожилая леди?
— Ну та, с пропавшим ребёнком.
— Аки.
— Да, тем самым. Она закончила с Титусом. Надеюсь, он не стащил все деньги этой женщины.
— Он всегда оставляет им достаточно, чтобы оплатить его выпивку.
— Серьёзно, мне не нравится, когда люди связываются со старушками. У ми мадре [203] был рак, и она отдала все свои деньги по социальной страховке некоему целителю.
— И что случилось?
— Он дал ей гомеопатическое лекарство, и она почувствовала себя лучше. Конечно, эта гомеопатия была просто сладким вином с имбирём и чуточкой низкосортного морфия. Когда у неё закончились деньги, лекарство перестало поступать. Она вернулась к обычному врачу, но к тому моменту рак был уже повсюду. Позволь сказать тебе, что болеть раком — херово, но быть на мели и болеть раком — самая дерьмовая участь, которая может выпасть на долю человека.
203
Моей мамы (исп.).