Убить некроманта
Шрифт:
Я ещё никогда прежде не сеял такого запредельного ужаса, как той осенью и той зимой.
К концу ноября я во главе армии мертвецов вошёл в Винную Долину. Здесь продвижение армии замедлилось, потому что на этих землях уже основательно обосновались войска Перелесья. Они даже отстроили крепости в стратегически полезных местах. При случае я непременно поблагодарю за это короля Ричарда. Крепости мне пригодятся.
Не думаю, что я особенно талантливый стратег. Просто я имел два преимущества перед своим противником. Первое — мою армию не надо кормить, лечить и устраивать на отдых. Второе — её не требовалось
Впрочем, я упустил из виду третий козырь — мои ряды пополнялись потерями противника.
Помнится, ноябрь стоял очень холодный, а декабрь рухнул ледяной завесой — с морозами и метелями, с зимней темнотой, которая пришлась мне очень на руку. Мои мёртвые солдаты на морозе лучше сохранялись и быстрее двигались, холод — товарищ смерти… А меня грело изнутри неугасающее пламя Дара.
Я отсыпался, пока мои войска осаждали очередную крепость — около костров, в брошенных домах, в повозках, где придётся. И осада длилась ровно столько времени, сколько мне требовалось на то, чтобы чуть-чуть восстановить силы. Потом вампиры совершали вылазку: Клод действовал по обстоятельствам, убивая часовых или отпирая ворота — мне годилось и то, и другое.
Еду для меня доставала Агнесса. Я не спрашивал — где, не спрашивал — как. Просто она приносила хлеб, сыр, иногда — вино, изредка — мясо. В то время я почти не ощущал вкуса пищи, я не чувствовал холода, боли и усталости. Я был — как стрела, лежащая на тетиве. Всё моё естество было нацелено на оценку состояния Дара, а прочее казалось побоку.
Я не брал пленных, и спустя небольшое время от моей армии бежали, как от чумы или быстрее, чем от чумы. К концу января армия стала огромна; мёртвые лошади теперь тащили за собой повозки с трофейным оружием, катапульты и орудия для разрушения стен. Я не считал своих солдат — это не имело значения. Просто после больших битв я делал смотр войскам и укладывал на вечный покой тех, кто лишился головы, конечностей или кому перебили хребет. Потом заменял их новыми — из потерь противника.
Вот и вся стратегия.
В середине февраля я пересёк старую границу. Моя армия вошла в Перелесье — куда никогда не доходили с боями солдаты моей страны. Теперь я держал путь к столице Перелесья, а мои игрушечные солдатики топали за мной, подчиняясь моим мысленным приказам. Всё живое бежало от меня; когда я подходил к столице, сырой весной, в туман и пасмур, — ужас перед моим Даром достиг апогея.
В двух десятках миль от столицы, в городишке, знаменитом овечьим сыром и крашеной шерстью, мои враги подняли белый флаг. И я впервые увидел короля Ричарда Золотого Сокола.
И королеву Магдалу…
Помню, как мил мне показался этот городок… Такая там ратуша, как игрушечка — с чугунным драконом на шпиле. И рядом — храм Святого Ордена, весь в каменном кружеве, с плетёными в виде священных рун решётками. И чистенькие улочки, мощёные булыжником. Мартовские туманы застревали в этих улочках, текли молоком между стен…
Я слышал, что Золотой Сокол нежно любит этот город, что тут у него дворец и охотничьи угодья, — и понимал его пристрастие. Мне даже жаль стало вводить на эти улочки мертвецов — мне раскинули походный шатёр, тоже трофейный, за городской чертой. Герольд Ричарда орал издали, не смея приблизиться. Меня ждут на следующий день в королевском дворце. Государь просит оказать ему честь, ибо свита не смеет сопровождать его к моей ставке.
Свита обгадилась, подумал я, когда слушал. Мог бы прибыть и один. Трус. Прекрасный государь собственной персоной. Тот, кому я с наслаждением вырвал бы сердце за то, что он сам и его предки делали с Междугорьем. И это ещё было бы не самой суровой карой. Но всё-таки я не стал спорить: пусть дворец. Это ему не поможет. И меня не унизит.
А ночью накануне аудиенции у Ричарда я принимал у себя Князя вампиров из столицы Перелесья. Клод и Агнесса стояли у моего кресла.
Он втёк в шатёр полосой тумана — на мой взгляд, очень светски. Его сопровождали две неумерших девы, советники и подруги. Красивый вампир! Помню, мне понравился бесцветный лёд его глаз и Сила, отдающая на вкус декабрьским утром. Он опустился на колено и коснулся устами моей руки, открыв себя: я уже в совершенстве умел читать по Силе. Вампир вдвое моложе Оскара, весь натянут, как арбалетная тетива — до звона.
— Мы потрясены, тёмный государь, — сказал он. — Потрясены и не знаем, чего ждать.
— Ваш клан, Князь, это, вроде бы, не должно особенно волновать, — говорю. — Сумерки кончаются с рассветом.
Он помолчал. Я видел, как дрожат его пальцы. Ему понадобилось некоторое время, чтобы заставить себя говорить спокойно.
— Вы продлили Сумерки на целые сутки, тёмный государь. Мы ощущаем жар вашего Дара даже во время сна. Воздух пахнет мёртвой кровью. В Перелесье уже очень давно нет некромантов, но мы все помним, мы знаем, чья власть над Сумерками беспредельна. Что вы сделаете с нами? Мы ко всему готовы…
Большей победы я и не мог одержать. Вампиры Перелесья легли у моих ног, словно укрощённые звери, — только из-за того, что до них долетели брызги Дара. Они боялись, что я упокою их — просто отпущу их души, без усилий и напряжения, гораздо легче, чем поднимаю мертвецов. Чувствовали, что у меня хватит сил скрутить их в бараний рог. Откуда им знать, что я не намерен это делать? У меня не было здесь конкурентов: Святой Орден и моральные принципы их истребили. Сумерки — по любую сторону границы — были мои, что вампиры прекрасно понимали и беспокоились за свою Вечность. Это показалось внове, но меня очень устраивала их тревога.
— Назовите себя, Князь, — приказал я. По-настоящему приказал — жёстко. Крохотная проверка на прочность.
Он послушно сказал: «Эрнст» — почти без паузы.
— Хорошо, — говорю. — Выпей за тёмного государя, мальчик.
Встал и сдёрнул повязку с левой руки, так что кровь потекла от одного рывка — мои порезы в этом походе не успевали закрываться. Я видел, как его хлестнуло это «ты» и «мальчик» — Князя, в нарушение неписаного вампирского этикета. Я видел, что пить мою кровь ему претит, претит… Претит ловить на лету брошенную подачку. Оскар бы из уважения к себе удержался даже от такого соблазна, я знаю, грыз бы руки, развоплотился бы, грохнулся бы трупом, но удержался бы. Только Эрнст был не Оскар. Эрнст честно боролся с искушением целую минуту — но на большее его не хватило.
Через минуту он стоял передо мной на коленях и пил мою кровь и мой Дар, а я гладил его по голове. И его девочки стригли меня глазами, готовые вывернуться из собственной тени за каплю проклятой крови…
Я отпустил их, когда прокричали петухи. Мои вампиры хихикали, ткнувшись носами в мои ладони.
Я получил в ту ночь неумерших Перелесья — совсем получил, окончательно, так, как не имел неумерших в Междугорье. Я просил об услугах Оскара, но мог приказать Эрнсту — вот в чём самое смешное.