Убить некроманта
Шрифт:
А насчёт высших придворных должностей решил, что увольнять с них надо только посредством эшафота.
Столичные жители посчитали, что у меня начинается паранойя. И что я перепугался за свою шкуру. Даже как-то странно, что я раньше не перепугался.
А я всего-навсего решил наконец хорошенько заняться порядком внутри страны. Мой сердечный друг Оскар отозвался об этом так: «Слава тебе, Господи, мальчик вырос».
Дурацкая история с отравителями стоила мне уймы времени и сил. А могла бы и жизни стоить. И мой преемник-узурпатор, кто бы он ни был, получил бы государство с более-менее налаженными денежными делами, только что выигравшее войну. И с наслаждением начал бы гадить там, где я расчистил. Ну уж нет!
У великолепного Бернарда должны быть подчинённые, подумал я. Старик это честно заработал. И то — я с его помощью узнаю всё, что происходит во дворце и поблизости от дворца, а стоило сволочам-заговорщикам переместиться в загородный дом одного из них…
Не разорваться же Бернарду, в самом деле! И я занялся спиритизмом.
Нет, это действительно смешно. Дело призрака — стонать, рыдать и греметь цепями. Брать привидения на службу мне казалось идеей ещё более хамской, чем создать лейб-гвардию из мертвецов. Я долго думал, как подойти к такому безумному проекту: с Оскаром посоветовался, с Бернардом. Завалил кабинет трактатами по спиритизму, к которому никогда не относился особенно всерьёз. И в конце концов выработал план.
У меня было чем платить привидениям. Дар.
До самой зимы я занимался государственными делами днём, а по ночам вызывал духов. Я с наслаждением перепоручил бы подбор кадров кому-нибудь другому — тому же Бернарду, но для этого требовалась отработанная система. Вот её я и пытался создать.
Меня не интересовали бедняжки, погибшие мученической смертью, и барышни, отошедшие в мир иной от неразделённой любви. Таких я отпускал сразу, стараясь открыть им по возможности дорогу к престолу Господню. С самоубийцами я беседовал: среди них попадался очень разный народ. Некоторые, считавшие, что с ними обошлись несправедливо, оставались у меня при дворе. Мне казалось, что я могу отчасти удовлетворить их оскорблённые чувства. Но больше всех меня интересовали духи, слетавшиеся не к блюдечку со стрелочкой или к столу, а к пентаграмме, обрызганной моей кровью. Вот где нашлись интересные личности. Убийцы, сутенёры, наёмники, шпионы, насильники и воры, всякая сволочь, убитая в пьяных драках, вздёрнутая на виселицу, издохшая после порки кнутом, — такие типы, что по уму надо было открывать путь в преисподнюю и заталкивать их туда ногами.
Именно это я им и обещал.
Ребятки моментально понимали, с кем имеют дело. Я им не девочка, крутящая блюдечко с подружками и падающая в обморок, когда кто-нибудь из таких вот продиктует нехорошее слово с грамматической ошибкой. Эти поганые духи отлично чуяли, что некромант видит их насквозь. Они раболепствовали, как могли, — мои сапоги лизали бы, если бы у них была хоть мизерная материальность, дающая возможность совершить такие плотские действия.
Услышав о преисподней, они стонали, рыдали и гремели цепями самым трафаретным образом. Они отлично знали, как с ними там обойдутся, и умоляли меня гораздо эмоциональнее, чем своих судей при жизни. Ещё бы — ведь тогда-то они надеялись сбежать от суда в небытие, хитрецы. А теперь были точно в курсе собственной участи и так убивались, что вчуже даже жалко становилось. Я давал им отрыдаться и делал предложение, от которого они не имели сил отказаться.
Я обещал им после моей смерти не ад, а чистилище. Умеренный срок общего режима вместо бессрочной камеры пыток. Но они должны были отработать амнистию благими делами на государственной службе. Посмертно. Те Самые Силы не возражали против таких сделок.
Ни одна гадина не отказалась. Иногда, правда, личность была мне настолько омерзительна, что я сталкивал её из инобытия в преисподнюю без разговоров — но это всё-таки случалось не слишком часто. Я склонен думать, что любой твари можно дать шанс. И давал.
Смысл их работы во благо заключался в следующем. Они обязывались слушать и смотреть, периодически сообщая Бернарду о нарушениях закона, подлостях и изменах. Сообщения требовались чёткие и честные. А Бернард уже докладывал мне — о принципиально важных делах.
К Новогодью моя прекрасная столица была просвечена насквозь, как яйцо перед свечой. Я сослал в северные деревни с конфискацией имущества парочку своих чиновников и повесил мерзкую великосветскую тварюгу, которую до сих про никак не могли поймать на шантаже. В государстве в кои-то веки замаячила бледная тень порядка. И придворные окончательно утвердились в мысли, что я — дьявол.
А я подумывал, что Канцелярию Призраков нужно расширить в общегосударственном масштабе.
В январе посол наших западных соседей, Заболотья, привёз письмо своего государя, нашего якобы союзника. А в том письме государь Вильгельм, которого даже собственные подданные звали Старым Лисом, горько плакался, что на Заболотье напали коварные враги, и просил обговариваемой в древнем пакте военной помощи.
«Где ты был, когда я выползал из войны и голода?» — подумал я. Ведь даже посольство отозвал, плесень. А дипломатическая почта пропадала с концами. Золотой ты наш.
И я велел отловить ему в королевском парке двух белых единорогов — живьём и посимпатичнее. И этих единорогов прислал в подарок, сопроводив письмом. В письме говорилось, что моему покойному батюшке вышеупомянутые звери, в своё время подаренные Вильгельмом, очень помогли в подобной ситуации. И что я желаю почтенному государю Вильгельму, великому королю и утонченнейшему политику, долгого и счастливого правления.
Он написал очень изящный ответ, из которого следовало, что глаз тому вон, кто старое помянет. Я согласился и потребовал для своих солдат платы в масштабе вознаграждения наёмных убийц. Тогда он в элегантной форме изложил, что у меня нет ничего святого и я бессердечен, и на том заткнулся.
Внешняя политика не особенно меня волновала. В Перелесье у меня были отменные шпионы — время от времени я обращался через зеркало к Эрнсту. И прекрасно он мне всё рассказывал, лучше любого человека. Под нажимом, нехотя, но святую правду. Вампиры Перелесья не слишком любили меня, как и полагалось порядочным дворянам Перелесья, но я платил Даром, а юный король Перелесья о них вообще не знал. Вот и вся недолга.
Что же касается других соседей, то я не сомневался — шпилька, вставленная Перелесью в нежное место, принята к сведению всеми: умный учится на чужих ошибках.
А поднимать мёртвую армию ради воинской славы Вильгельма я, конечно, даже не почесался. Ему надо — пусть сам и поднимает. Если сможет.
В общем, мои дела шли очень неплохо. Я был страшно занят, это славно, когда много работы, — некогда думать о…
Понятно о чём. Днём — приёмы, Совет, ночью — вампиры с духами, спал урывками, стоило добрести до опочивальни — падал в постель, сон обрушивался камнем, как в юности, когда по ночам шлялся на кладбище. Вспоминал только иногда — мысль, как ожог, как укол в сердце… И сразу надо чем-то заняться, чтобы перестало болеть.