Убить некроманта
Шрифт:
Оскар снова поклонился.
— А если Роджер пришлёт в столицу гонца из своих владений с написанным от вашего имени письмом и письмо будет содержать просьбу немедленно приехать? Надеюсь, вы простите мою дерзость, бесценный государь, если я замечу, что в число неоспоримых достоинств вашей прекрасной подруги не входит рассудительность… И грамотность… Она верит, что вы можете неожиданно возжелать её повидать. И побоится оставить дитя в столичном дворце, под присмотром монстров вроде вашего покорного слуги, которым она не доверяет. Право, заложники не были помехой ни в одной войне…
Питер ругнулся сквозь зубы. А я задумался.
Мне надо на восток, на дорогу, ведущую от монастыря к замку Роджера — чтобы перехватить монаха. И ещё, оказывается, мне срочно надо в столицу. Послать мне туда некого. Вернее, можно послать кого угодно, но что будет стоить слово одного незнакомого моей курице гонца против слова другого гонца, тоже незнакомого! А свет будет молчать — даю руку на отсечение, — и моя наседка сделает то, что захочет.
А захочет она поехать, вопреки логике и здравому смыслу. И возьмёт ребёнка.
Что мне, разорваться?!
Я не могу позволить монаху добраться до земель Роджера — это грозит короне. И… я, оказывается, даже думать не могу о том, что моя свинья вместе с ангелочком, который катался верхом на мёртвых волках и стучал щепкой по скелетам, может попасть в руки этого гада. И я не успею, не успею, не успею.
Как странно. Оказывается, я люблю ребёнка… и… по крайней мере, привык, что ли, к Марианне. Она должна при мне остаться, и Тодд должен быть при ней. Всё.
— Оскар, — говорю, — скажите ей сами. Выберите убедительные слова и объясните. Всё просто.
— Да, было бы, — кивнул он, — если бы ваша очаровательная дама меня послушала. Я пытался побеседовать с ней сегодня после заката. И мне в нелестных выражениях обрисовали моё чрезвычайно шаткое положение полуночной нежити, мою омерзительную привычку питаться человеческой кровью и моё прямое отношение к Той Самой Стороне. А после всего вышесказанного Марианна высказала предположение, что я собираюсь вас предать, и желание никогда больше меня не видеть.
Я швырнул в стену кувшином из-под вина. Я не знал, что делать. Не посылать же к Марианне мертвеца с письмом! Идея даже хуже, чем предостережение вампира. И говорить мертвецы не умеют.
Невыносимо.
И тут Питер подошёл и сел на пол рядом с моим креслом. Смотрел на меня и улыбался.
— Что тебе надо? — говорю.
— Государь, — говорит и ставит локти на мои колени, — а я? У меня же теперь мёртвый конь — я за два, много за три дня в столице буду. Мне-то Марианна поверит, точно.
Меня прошиб холодный пот. Я всё понял. Всю интригу Тех Самых Сил в самых тонких нюансах. И мне стало нестерпимо страшно.
— Нет, — говорю. — Ты не поедешь.
Говорю, а сам думаю о Тодде, о продолжении династии, об опозоренной королеве… Совершенно помимо воли думаю. Любовь вперемешку с ответственностью и ужасом. А если случится так, что только Тодд…
Питер вздохнул. А Оскар медленно молвил:
— Если мне будет позволено высказать свою точку зрения, мой добрейший государь… Это выход.
— Уже, — говорю. — Прекрасный выход.
А Оскар взглянул на Питера своими всевидящими очами — так, как вампиры смотрят в суть, не на поверхность. Питер охнул и вцепился в мои ноги — от таких вещей человека холод до костей пронизывает, и я сдёрнул для него покрывало с кровати. И прикасаясь к нему, тоже увидел то, на что смотрел Оскар.
Тень смерти.
Будь оно всё неладно! Я в тот момент не просто понял, что жить ему осталось считанные дни, — я почувствовал, как он будет умирать. Впервые пришло озарение такой силы — вероятно, потому что Оскар был рядом. И я бы предпочёл не знать, Богом клянусь, потому что ослепительно ярко вспомнил мёртвого Нарцисса, восковую маску с багровыми дырами на месте глаз… И увидел, что они сделают с Питером, если он попадётся в руки этим гадам…
Ну что такое был Добрый Робин с его шайкой! Разбойники есть разбойники. Умирать всегда не сладко, но ничего принципиально ужасного они придумать не могли. Изощрённость в убийстве — это, знаете ли, качество людей образованных. Светски воспитанных, вроде Роджера, от которого, кстати, и вправду воняет псиной…
— Нет, — говорю. — Питер не поедет. Он не доедет. Всё. Тема закрыта.
Оскар чуть-чуть повёл плечами. С видом «я прав, а впрочем, воля ваша».
— Вы, мой милосерднейший государь, не сможете изменить мировой порядок вещей, — говорит. — Не в ваших силах и не в человеческих силах вообще…
— Князь, — говорю, — вы придёте его отпустить?
Оскар только головой покачал. И Питер взглянул на меня снизу вверх с грустным таким и понимающим видом, мой милый бродяжка. И улыбнулся, обречённо как-то.
— Да ладно, — говорит, — государь. Кому суждено повешену быть, тот не утонет.
И тут меня озарило. Нет уж, думаю, по крайней мере, я не дам ему умереть в муках среди врагов. Это в моих силах. И ещё в моих силах — нечистая сила. Некромант я или нет, в конце концов!
— Питер, — говорю, — поедет со мной. А ребёнком займётесь вы, Оскар.
О, как он удивился! Не только я рассмеялся — Питер фыркнул мне в рукав, такое это было зрелище. Нечасто его так выбивали из седла. Да ещё Питер тихонько сказал:
— Теперь господин Князь завтра днём в гробу перевернётся… От недовольства собой…
Оскар снисходительно ему улыбнулся — показал, что человеческие шпильки неумершего не задевают. А мне сказал, уже взяв себя в руки, с обычным невозмутимым видом:
— Простите мне мою невероятную недогадливость, мой мудрейший государь, но я не могу взять в толк — как это я займусь смертным ребёнком? Что я могу сделать? Вы, ваше прекрасное величество, вероятно, помните, что согласно Сумеречному Кодексу, Переход не может быть пройден смертным младше четырнадцати лет, а Тодду…