Убить некроманта
Шрифт:
— Вот ещё, — говорю. — Я и не думал о том, чтобы сделать сына вампиром. Вы его просто заберёте. Из дворца, от Марианны. Вы — или Агнесса. Я не думаю, чтобы он сильно испугался, — я ему о вас рассказывал.
Оскар задумался.
— Причудливая мысль — поручать жителям Сумерек человеческое дитя… И что с ним будет днём?
— Пара гвардейцев и волк, — говорю. — Агнесса ещё помнит, какая еда нужна людям, она прекрасно о малыше позаботится. Где он будет жить — придумайте. Мёртвые слуги присмотрят за ним — чтобы не тревожил ваш сон и сам куда-нибудь не делся. Тодду с мертвецами играть — не привыкать стать. А Марианна без малыша никуда не уедет.
Оскар прочувствованно поклонился.
— Мне ещё не встречался, — говорит, — человеческий разум, настолько изворотливый и чуждый условностей. Я сделаю всё, что вы желаете, мой драгоценный государь. Я восхищён.
— Последнее, — говорю. — Пришлите мне Клода. Он мне нужен.
Оскар согласно склонил голову, обозначил церемонный поцелуй и удалился. А Питер взял меня за руки и спрашивает:
— Я, государь, значит, скоро умру, да?
Без особого страха, печально улыбаясь.
Я его поднял с колен и обнял. Он был мне мил, как никогда. Насчёт него я тоже кое-что решил. Я жалел его тело, которое хотел бы сохранить по многим причинам, но уже был готов пожертвовать любыми своими желаниями ради того, чтобы оставить поблизости хотя бы его душу.
Его душа была мне дороже его тела.
— Питер, — спрашиваю, — хочешь стать вампиром? Клод будет твоим старшим, не Оскар. Ты же дружен с Клодом, придёшь в Сумерки, как к своим… Хочешь?
Он молча помотал головой.
— Но почему, дурачок? — говорю. — Боишься душу погубить? Так у вампиров души в порядке, они тебе объяснят, чему они служат — и тоже Господу в конечном счёте. Проживёшь долго-долго, весело — научишься превращаться в летучую мышь, в лунном свете купаться, чем плохо?
Молчит и трясёт головой, как лошадь. Я начал сердиться.
— Да какого демона ты не хочешь? — повышаю голос. — Ты что, не понимаешь, что я тебе предлагаю, что ли? Жизнь, силу, свободу…
И тут я вдруг замечаю, что он плачет. Смотрит на меня — и слёзы текут. Первый раз вижу его слёзы. Из-за того, что я ему бессмертие пообещал, не угодно ли. Что за человеческая блажь, что ему не так?
— В чём дело, бродяга? — спрашиваю. — Собираешься слушаться?
— Нет, государь, — говорит. — На что мне всё это сдалось — без вас-то? Мне Клод рассказывал — у вампиров с людьми любви не бывает, а Дар ваш лакать, как они, я не хочу. И смотреть, как вы состаритесь и умрёте без меня, тоже не хочу. Вот и всё. Если вы хоть немножко ко мне привязаны, не отсылайте меня, пожалуйста, — ни к вампирам, ни в монастырь, ни в провинцию. Лучше уж я рядом с вами доживу до конца как человек и умру как человек. Может, ещё сделать получится что-нибудь полезное перед смертью. А без вас всё равно не жизнь.
Не изволите ли? Снова совершенно меня обезоружил и согрел до мозга костей. Я почувствовал, что всё получится, буквально всё. Мне хотелось рассказать Питеру, как я ему благодарен, какая он для меня находка, как я его люблю, наконец… А сказалось только:
— Да не гоню я тебя, не реви.
И тут Клод вошёл в зеркало. Поклонился и спросил из поклона — снизу вверх:
— Вы желали меня видеть, тёмный государь?
Я взглянул на Питера, а Питер уже стоял, скрестив руки на груди и улыбался с видом «всё — смешные пустяки». Без тени страха, без тени печали. И слёзы высохли, будто их и не было. Спокойный, словно кот на печи.
— Будете меня сопровождать, Клод, — говорю. — На всякий случай. У нас важное дело — нужно перехватить старого монаха, который может наломать дров и которого Роджер позвал на службу. Выезжаем сейчас же.
Клод с Питером переглянулись и лихо кивнули. Оба. Через десять минут мы были уже в пути. Шёл второй час пополуночи. На мою душу сошёл божественный покой.
Я воспользовался тактикой, отработанной ещё во время войны.
Клод снова стал моим разведчиком. Я, конечно, знал от демона маршрут монаха, но это был маршрут на момент моей с демоном беседы. Бобёр, который запрудил речку и залил водой дорогу, мог всё поменять в самый последний момент и самым решительным образом.
И я, как во время войны, отправил вампира взглянуть с высоты полёта нетопыря, найти место ночлега, уточнить и перепроверить. Клод всегда прекрасно справлялся — и до рассвета обычно успевал найти, где подкрепиться по дороге.
А мы с Питером и десяток скелетов-гвардейцев до установления точного места встречи отправились во владения Роджера самой короткой дорогой. Карта Междугорья стояла перед моими глазами, как нарисованная на ночном небе: казалось, что я могу найти нужный путь только чутьём, ни с чем не свернись. И всё как-то отступило пока — досада, злость, вся эта муть души. Остался только азарт — «как у наёмника перед боем», любовь и спокойная ненависть. Хорошая смесь для работы и для войны.
Мы спали несколько часов — на рассвете, остановившись отдохнуть сразу после того, как переговорили с отправляющимся на покой вампиром. Клод, правда, не успел выпить жизнь этой ночью, зато, пролетев миль триста — триста пятьдесят, нашёл привал монаха.
Вычислили. И теперь он был — как мишень на конце стрелы. Далеко, но какое это имеет значение.
Клод спал в пересохшем колодце при дороге, а мы — на плащах, брошенных в копну сена. Я проснулся, когда солнце повернуло к полудню, и, прежде чем разбудить Питера, смотрел несколько минут… на его лицо, ставшее детским во сне.
И думал, что не позволю ему умереть, как бы он ни блажил. Клод будет рядом на самый критический случай.
Человек предполагает, а Господь располагает.
Мы отправились в путь уже через четверть часа. По дороге пили простоквашу, которую Питер купил у крестьянской девки в ближайшей деревне, — ужасно холодную, может быть, принесённую из погреба. Потом гнали мёртвых коней, как никто никогда не гонит живых, — и они пожирали дорогу, будто ленту сматывали. Остановились лишь на несколько минут — купить хлеба и сыра на базаре в каком-то местечке. Распугали мужиков, но дали им возможность быстро успокоиться, потому что не задержались там.
После заката немного замедлили шаг. Мы въехали на земли Роджера быстрее, чем предполагали, — и ожидали, что Клод нас догонит. Я хотел встретиться с монахом ночью — думал, что в Сумерках все козыри в моих руках. Ведь в принципе, когда белые силы отдыхают, тёмные выходят на охоту. Как говорил Клод, «настанет ночь — будет и пища», а до потенциальной пищи осталось миль двадцать пути, никак не больше.
Сейчас, вспоминая ту ночь, я никак не возьму в толк, почему я был так самонадеян и весел. Вероятно, дело в моих прежних военных успехах и в том, что мне не приходилось сталкиваться с белой магией Святого Ордена с тех самых пор, как я сжёг серебряный ошейник. Я забыл, я всё забыл, а кое о чём я никогда и не знал…