Убить отступника
Шрифт:
– Непременно приду, – заулыбался Фокин.
– Ловлю вас на слове, Владимир Андреевич, – улыбнулся в ответ Голевский. – Визитную карточку посылать вам не буду, приезжайте в любое время, обойдемся без экивоков, всегда буду вам рад.
– Благодарю за честь.
Сборы были недолги. Игнат перетащил вещи Фокина в дом, загрузил багаж своего хозяина в новую кибитку, запряженную свежими и сытыми лошадями, и доложил о готовности экипажа.
После короткого прощания с поручиком капитан отправился в путь.
Все
Ухабы, кочки, ямки…
Кибитку трясло, но Фокина это не волновало: он спал глубоким сном. О чем мечталось, то и снилось. Жена, сын, родители, а также родной дом. Затем привиделся какой-то званый вечер, бал, парад… И снова грезы о семье…
Вот жена улыбается… Сын тянет к нему ручки… Поручик идет к ним навстречу… И вдруг, о ужас, Фокин проваливается в какое-то болото. Прямо посреди залы. Бурая вязкая жижа. Его начинает постепенно затягивать в трясину, он пытается выскочить, хватается за край суши, но бесполезно, руки словно ватные, не слушаются. Он тонет, его засасывает по пояс, затем по грудь… Фокин кричит – но крика не слышно. Он в панике, жена в ужасе, ребенок плачет, и тут с грохотом падает на пол огромная картина…
Ба-бах!!!
Оглушительный треск, но уже наяву. Поручик вмиг пробудился. Сонно захлопал глазами.
– Что случилось?! – крикнул он жандармам.
– Оказия какая, ваше благородие! Сосна упала на дорогу! – прокричал в ответ кучер, унтер-офицер.
Действительно, огромное дерево, рухнув поперек дороги, перегородило ее напрочь. Снежное покрывало вмиг слетело с сосны и, рассыпавшись в мельчайшую пыль, заклубилась, заискрилась в воздухе. Унтер-офицер натянул поводья, и лошади встали. Неожиданно из-за деревьев раздались выстрелы.
– Разбойники, поручик! – предупредил Фокина унтер-офицер и достал из-за пазухи пистолет, но не успел даже взвести курок.
Вражья пуля, прожужжав, вонзилась смертоносным жалом в его полушубок и, вырвав клок овчины, достала до груди. След от пули тут же обагрился кровью. Унтер вскрикнул, дернулся, шапка слетела с головы, и он, завалившись набок, слетел с облучка и больше не двигался… Другой жандарм спрыгнул с козлов и кинулся наутек. За ним погнались двое разбойников. Один с кистенем, а другой с пикой. Теперь Фокин оказался лицом к лицу с целой шайкой отпетых головорезов. У него оставался только один выход. Занять скорее место кучера и, развернув лошадей в противоположную сторону, постараться уйти от погони.
Поручик открыл дверь, выпрыгнул из кареты. Покатился по земле кубарем – и вовремя! Дружно бабахнули ружья и пистолеты. Над ним тотчас прожужжал рой пуль. И все мимо! Слава Богу, цел Фокин! Послышались злобные и яростные выкрики.
– Держи его, а то уйдет!
– Хватай его!
– Стреляй в него!
Поручик быстро вскочил на ноги, но до кучерского места не смог добраться: помешали. Кто-то кинулся к офицеру с ножом. Фокин не растерялся и ударил двумя ногами в живот нападавшему – тот отлетел в сторону. Нож выскочил из рук разбойника и, блеснув серебристой рыбкой, воткнулся дерево.
Фокин успел подняться и встать на одно колено… Не прицеливаясь, выстрелил. Летевший на него второй разбойник с рогатиной упал как подкошенный. К поручику бежали еще трое. В шагах двадцати от него…
Поручик живо кинулся обратно в купе: достать секретное оружие. Его он приготовил именно для таких случаев. То был редкий по изготовлению немецкий пистолет с четырьмя поворачивающими стволами и с четырьмя полками для затравки. Правда, с двумя курками… Громоздкий, но эффективный.
Разбойники приближались…
Поручик лихорадочно взвел курки…
Бах, бах, бабах! Бах!
Четыре выстрела прозвучали кряду. В двоих разбойников поручик попал, и те упали, кто раненый, кто убитый. Кто-то выпалил в Фокина. Пуля просвистела рядом с виском. Поручик выхватил саблю и обрушил клинок на голову злодея. Тот отбил удар кистенем. И тут пуля от карабина больно толкнула поручика в грудь. Он упал. Виски сжало как тисками, сердце разрывалась на части, а в глазах потемнело… Сильная, жуткая боль. Он выронил саблю и повалился на холодную землю…
К раненому поручику подошел… купец с носом-картошкой. Тот самый, что представился Голевскому торговцем сукна Жуковым. А еще ранее он играл роль польского слуги Марека. И неудивительно, Максимилиан был неплохим лазутчиком и тайным агентом. И лицедеем. Он умел перевоплощаться в разных людей, примерять их маски. Накладывать грим, усы, бороду, парики. И каждый раз делался неузнаваемым.
Максимилиан отклеил накладной нос и вновь стал горбоносым. Внимательно всмотрелся в лицо умирающего… Вдруг раздраженно нахмурился и выругался…
– Что за черт, это не он!
К нему подвели пойманного жандарма. Тот испугано смотрел на грабителей и жалобно причитал:
– Братцы, не убивайте, пощадите, я ведь вам не делал зла! А, братцы?! Не убивайте! Детей моих сиротами не оставляйте, Христом Богом прошу. Их у меня пятеро. Христом Богом прошу, не лишайте меня жизни! А хотите, вам послужу, а, братцы?!
– Заткнись, собака! – прикрикнул на агента Максимилиан.
– Братцы!.. Господин хороший! Пощади!
– Атаман, что с ним делать? – спросил кто-то из толпы.
Максимилиан презрительно взглянул на трясущегося от страха пленного.
– Уведите, я потом им займусь, допрошу его, – распорядился главный заговорщик.
Пленного увели…
Поручик силился приподнять голову, но никак не мог. Пытался сказать что-то, но ничего не получалось: губы не шевелились. Глава тайной полиции Союза с грозным видом склонился над Фокиным.
– Говори, мерзавец, кем послан? Бенкендорфом? Фогелем? Или кем-то еще? Что ты вынюхивал? Кто твои кураторы? Говори!