Убить отступника

Мазурин Олег

– Голевский?! Саша?! Какими судьбами?! – радостно тряс за плечи Голевского мичман. – Сослали к нам, что ли? Или как? Какой оказией?! Рассказывай!..

– Нет, не по этапу я, голубчик, приехал, а по своей воле. Хочу поклониться могиле нашего общего друга Боташева.

– Дело, конечно, благородное, но охота ли было ехать сюда за тридевять земель, а, Голевский?

– Видимо, была. А часто ли ты пьешь, голубчик? Окружной говорит, что ты порой перебарщиваешь с этим делом. Сие правда?

И снова хмельная улыбка мичмана.

– А-а, Кузьмичев? Право, славный

он дядька, но грешен: любит иногда приукрашивать действительность. Ты лучше послушай меня, дорогой Александр. Знай, что это все сплетни. Пью я лишь по настроению. А они, – Мухин тихо рассмеялся, – завидуют мне, вот и распускают слухи. А, шут с ними, Голевский! Давай-ка лучше к столу присаживайся. Наполним наши бокалы, пардон, чарки водкой и выпьем за нашу встречу? Столько лет мы не виделись! Шесть?

– Шесть… – подтвердил капитан.

– Как там, столица, Саша?

– Все по-прежнему. Процветает. Дамы и барышни зевают от скуки на балах. Кто-то женится, кто-то умирает, как и везде. Исаакиевский собор все еще строят.

– Вот как.

Бывшие соратники выпили, разговорились. За окном стемнело.

После нескольких здравниц и тостов Мухину стало нехорошо. Он кинулся во двор, к сараю… Мичмана вырвало. Он умылся ключевой водой и несколько протрезвел. Мухин попросил старуху затопить баню, та вместе с Игнатом это сделала. Мичман шепотом сказал Голевскому:

– С хозяйкой мне повезло, не жалуюсь. Правда, судьба у нее злосчастная. Муж умер, одинока, вот и сдает мне, несчастному каторжанину, комнату. И мне хорошо, и ей. Моя выгода в том, что не надо самому готовить, убирать, стирать, все она делает, а я доплачиваю. А ее выгода такова: денежки получает исправно, да и я в доме – душа живая, есть с кем поговорить. Хотя сильно не любит, когда я пью. Наутро все выговаривает, стыдит, учит, а мне неловко перед ней, прощу прощения, и она прощает.

– Вполне допускаю, что ей не нравится твоя чересчур рьяная дружба с веселым Бахусом. Люди пьют – честь да хвала, а мы попьем – стыд да беда. Так, что ли?

– Выходит, так, – засмеялся мичман. – Ну что, идем в парную? Банька поспела.

– С превеликим удовольствием.

Когда они раздевались в предбаннике, Голевский обратил внимание на красивый золотой крест, что висел на золотой цепочке на шее мичмана. Посередине креста сверкал голубой красивый камешек. Кажется, драгоценный.

Мухин, заметив неподдельный интерес товарища к его украшению, с довольным видом сказал:

– Красивый крест? Нравится? Особливо роскошен сей чудесный камешек. Аквамарин. Мне его подарила одна красавица-бразильянка в знак любви и признательности. Это приключилось в то время, когда мы с Лазаревым, Завалишиным и другими путешествовали вокруг света. И было дело, что мы пришли в Бразилию. Так вот, одна туземка, дочь местного богатея, положила на меня глаз во время приема у тамошнего правителя. Прислала даже слугу-мальчика с просьбой о встрече. Я не мог устоять против столь роскошной женщины, гибкой как лиана, дикой как пантера и глазастой как газель. Наше любовное рандеву состоялось под тайным покровом ночи прямо на берегу океана. Туземка оказалась неутомимой и пылкой. Вулкан страсти! У меня сроду таких не было. А засим я уплыл, она плакала вслед, обещала ждать. Верно, до сих пор ждет. Бедняжка.

Голевский улыбнулся.

– Отчего не ждет. Бесспорно, ждет. Как испанка Кончита своего ненаглядного графа Рязанова. Кстати, говорят, он умер где-то в этих краях и там же похоронен. Это так?

– Это так. Он похоронен в Красноярске.

– Буду там, обязательно навещу его могилу. Великий был человек. А по правде признайся, Федор, то, что ты сейчас рассказал – это очередная морская байка, а?

– А ты думаешь, только гвардейцам везет в любви? Морякам тоже иногда благоволит судьба. Честно признаться, мой друг, сия бразильянка лишь только камень мне подарила, а вот полюбить друг друга нам не удалось: пришлось срочно отплыть, – Мичман снял крест и положил на полочку. – То-то…

Мухин заметил, что Голевский снял с шеи изящный женский медальон и тоже положил на полку.

– Тоже подарок от дамы сердца? И кто она, если не секрет?

– Ты не поверишь, но это сестра моей бывшей невесты – Даша. За шесть лет она из смешливой девчонки превратилась в чудную, красивую девушку.

– Да, действительно, чудеса. И как же тебя угораздило?

– Любовь не спрашивает нас, когда ей прийти. А получилось все прозаично. Приехал в гости к князю Боташеву, увидел Дашу и… влюбился.

– А Веру видел?

– Видел, она как раз была у отца.

– Ну и?..

– Я понял, что у меня не осталось былых чувств к ней. Тем более она уже давно замужняя дама. Да к черту все, давай лучше париться!

Товарищи взяли по березовому венику и пошли в парилку. Кваском каменку поливали, пару подавали, вениками друг друга от души похлестали. И затем голышом в снег! Повалились, повалялись и снова в парилку. И так несколько раз.

– Куда без бани солдату! – подытожил довольный Голевский.

– Это точно. Баня – милое дело. Для нас, вояк, да и для любого другого человека. Всякую хворь отваживает, организм очищает.

Они еще раз попарились, помылись, оделись и пошли в дом. Стол был уже прибран, а на нем стояла новая закуска и бутыль настойки из крыжовника. Молодец, старуха, проворно на столе убралась и подсуетилась с угощением. Мичман почти протрезвел после бани. Разговор продолжился уже на серьезные темы. Голевский заговорил об убийстве Боташева.

– Федор, что ты думаешь по поводу его смерти?

Мухин пожал плечами.

– Что думаю?.. Скажу прямо, весьма странная смерть. Весьма. Его здесь любили многие местные, кто мог поднять на него руку? Вот вопрос.

– А тебе известно, что Михаил писал мемуары о декабрьской революции?

– Мемуары? Да, знаю. Какие-то воспоминания о тех злосчастных событиях. Пару раз он как-то обмолвился о них. Я просил его дать мне их почитать. Он сказал, что сделает это непременно, но только после того, как допишет.

– Да? Но черновиков же не нашли после. Их наверняка похитили.