Убить отступника
Шрифт:
– Что-то расхотелось, Федор. Коли был бы ты трезв, то непременно бы выпил с тобой. А так, изволь.
– Хозяин – барин. Наше дело предложить – ваше дело отказаться. Что же, больше мне достанется.
– По-моему, тебе уже хватит, Федор.
– Не проси меня, Александр, не отстану я от хмельного, ну никак не отстану. Люблю сие дело!
– Не разлюбишь сие дело, в могилу сгинешь.
– Мы все рано или поздно сгинем. К великому сожалению, человек смертен. А может, и к счастию.
– Я бы хотел побывать на том свете лет так эдак через
– Пятьдесят? Ну, ты, мой друг, загнул. Коли останешься в Белояре, ты и месяца не протянешь.
Голевский насторожился.
– Сие из чего следует, позволь узнать?
Мичман хмельно улыбнулся.
– А, забудь, Голевский, о моих словах. Это я вздор несу. Ты лучше взгляни сюда! Какой великолепный фрегат, а!.. «Мичман Мухин» называется. Вот увидишь, уплыву я на нем назло всем в город Солнца! А давай, назовем его в честь тебя «Капитан Голевский»?! Ха-ха! Поплывешь, Александр, на этом фрегате? Я вместе с Лазаревым плавал вокруг света. С Завалишиным Дмитрием Ирихоновичем. Смешное отчество – Ирихонович. Я – герой. Слушай, Голевский, поплывешь в город Солнца? Вот на этом фрегате.
– Да у тебя, голубчик, горячка! Охолонись! – прикрикнул на товарища капитан.
Окрик на мичмана не подействовал, он глотнул горячительного, закашлялся, взгляд его сделался бессмысленным. Он посмотрел сквозь капитана, будто того не существовало. Мичман начал бредить.
– Здравствуйте, господа мерзавцы. Честь имею, герой войны Мухин. Не ожидали? Ха-ха. Ясно, вы не ожидали, а я вот и приплыл в ваш город Солнца. Ха, город Солнца, неоригинально, господа, неоригинально. А ну-ка, покажите мне, кто из вас убил моего задушевного друга Михаила! Вот этот. Эй, ты, подлец, иди сюда!.. Ты – убийца! Я тебя сейчас покалечу. А ну, иди!
Мичман вонзил безумный взгляд в капитана и стал угрожающе надвигаться на него. Вид точно как у сумасшедшего. Еще немного, и он подлетит и вцепится в горло Голевскому. Капитан серьезно воспринял угрозу, исходящую от пьяного мичмана, и на всякий случай отступил на шаг.
– Успокойся, голубчик! Слышишь, охолонись!
– Убью, мерзавец!
Лицо Мухина исказила гримаса ненависти. Мичман кинулся с кулаками на капитана. Но Голевский толкнул дебошира в грудь. Тот потерял равновесие и полетел в угол печи. Загремели горшки, полетели, один из них разбился вдребезги. Тут же примчалась старуха и громко запричитала:
– Ой, батюшки мои, что же это деется? Опять моряк буйным сделался! Господи, опять лихорадка! Утихомирьте его, барин, а то опять все разнесет и побьет!
– Попробуем, голубушка.
Мухин не торопился вставать. Сначала он заплакал горючими слезами, а потом, взяв паузу, засмеялся нехорошим смехом.
– А, окружили меня. Думаете, коли вас тут великое множество, то можете сладить со мной? Право, ошибаетесь, господа! Вы меня еще плохо знаете, меня, героя войны, гвардейца, храбреца Федора Мухина. Меня сам Вильгельм, король награждал… Черным крестом. Ясно?! Ничего вам не ясно. А ну вас… Я вас, подлецов, давил и давить буду. Усекли?!..
Мичман медленно встал. На его губах играла безумная улыбка. Голевский спокойно наблюдал за ним, но был в полной боевой готовности. От перепившего и свихнувшегося на этой почве товарища можно было ожидать всякого. Ведь этот безумец в пьяном угаре не соображает, что творит.
Предчувствия не обманули капитана. Мухин вдруг схватился за топор и заорал на всю горницу:
– Зарублю подлецов! Всех до одного зарублю!
– Ой, батюшки, – вплеснула руками старуха и метнулась в сени. – Он нас нынче всех поубивает!
Голевский отступил на шаг назад, чуть согнул ноги в коленях и выставил руки вперед. Он готовился провести против бузотера один хитрый и ловкий прием, который до сих пор не раз выручал его в рукопашной драке, в том числе и на войне.
«А, ну, буян, попробуй-ка меня взять!»
– Щас я тебя прикончу!.. – дико зарычал мичман.
Мухин замахнулся топором и ринулся на Александра Дмитриевича. Но капитан не дремал. Резко развернувшись, капитан подсел под мичмана и, подбив того бедром, кинул через себя…
Мухин с грохотом, словно куль с картошкой, рухнул на пол – и топор вылетел из рук. И пока мичман приходил в себя и осмысливал, лежа на полу, что же с ним произошло, Голевский живо скрутил его.
Спустя минут пять примчалась старуха с подмогой.
– Живой барин? – спросила старуха, но, взглянув на недвижимое тело моряка, снова обеспокоилась. – Чай, не убился Федор наш?
– Да что ему будет. Полежит немного да проспится. Давайте веревку, вяжите его, голубчика. Да покрепче, а то придет в себя, заново в драку полезет.
Добровольцы навалились на моряка всем гуртом и связали его веревкой. Мухин, поорав, вскоре отключился. Его бережно перенесли на кровать.
– Развяжите его немного погодя, – сказал Голевский хозяйке. – Пусть покрепче уснет. Поняла, голубушка, погодя развяжите, а не то, не проспавшись, сей безумный тиран учинит вам еще один спектакль.
– Поняла, поняла, барин, чего тут не понять. Али я дура какая-нибудь. Все понимаю. И спасибочки вам, господин хороший, утихомирили его, а то натерпелись бы мы тут страха разного, точно бы натерпелись, – поблагодарила гвардейца старуха.
Голевский вышел со двора, прошел метров сто и свернул в переулок. Вдруг капитана кто-то окликнул.
– Господин Голевский?!
Александр, вмиг очнувшись от неприятных дум, поднял глаза…
На его пути стоял незнакомый мужчина. Черноусый, пучеглазый. В длинной дохе. Невдалеке маячили двое подозрительных крестьян с военной выправкой. За ними топталась киргизская лошадь, запряженная в сани. Голевский насторожился.
«Кто такие? Что им надобно? Может статься, наемные убийцы? Сейчас ударят ножом прямо в сердце среди белого дня и скроются? Неужто западня? А я, как назло, не взял с собой пистолет. Но, слава Богу, хоть нож не забыл. Находится, как и положено у местных крестьян, за голенищем валенка…»