Убить Петра Великого
Шрифт:
Вбежала запыхавшаяся Серафима. В руках у нее стопкой выложена чистая одежда.
— А Егорка где?
— Во дворе нет. Послали звать в приказ.
— Ладно, явится, — отмахнулся стольник. — Ты вот что. Кафтан мне помоги снять. Да не шибко тяни-то. А то с корнем мужское добро вырвешь.
— Сама и налажу, — пообещала, хихикнув, девка.
— Ишь ты, какая озорница! — пожурил князь. Не без удовольствия оглядев пышные формы девицы, осторожно полюбопытствовал: — Уж больно ты кругла, Серафима… Мнет ли кто такую
— Ох какой вы любопытный, батюшка! — фыркнула толстуха. — Да девица я!
— Чего стоишь? Ступай! Не до тебя мне нынче!
Федор Юрьевич подошел к зеркалу. С кручиной отметил, что безделье на пользу не пошло, туловище раздуло будто от водянки. Видать, с вином придется малость повременить, а то скоро в дверном проеме станет застревать. Вот будет тогда потеха!
Набросив рубаху, князь Ромодановский обнаружил под мышкой небольшую прореху. Что за баба такая окаянная, обязательно чего-нибудь не досмотрит, только блины умеет уминать! Кнутом бы ее проучить, а то и на дыбу вздернуть, вот тогда бы разом поумнела.
Вошел Егор. Глаза плутоватые, на господина не смотрит.
— Чего изволите, Федор Юрьевич?
— Выпороть я тебя изволю, вот что, — хмуро пробасил князь.
— Это за что же, батюшка? — не очень-то и удивился детина.
— А девок пугаешь почем зря, — насупился князь.
— Да кто же поносит такое! — вполне искренне возмутился добрый молодец.
— А вот донесли… Матрену во дворе как-то тиснул. На титьках синяк у нее теперича здоровенный. Евдокию к поленнице прижал. С твоими ручищами так и титьки оторвать можно! Или ты думаешь, что раз я хворый, так ни о чем и не ведаю?
— Да бес попутал, Федор Юрьевич, не погуби! — взмолился исправник.
— Женки, что ли, не хватает? — не то посочувствовал, не то упрекнул Ромодановский.
— Уж больно девки у тебя во дворе сладкие шастают, Федор Юрьевич, — опустив голову, повинился отрок. — Куда ни глянь, всюду красота несусветная. Да и круглы со всех сторон. Вот и не удержался!
— Ладно… Что с тебя возьмешь, дурня, — вздохнул князь. — Но в следующий раз выпорю, так и знай! Ты мне вот что сделай… Отыщи-ка сотника Ерофеева.
— Это который из стрельцов?
— Его самого. Затейные важные непристойные слова о государе батюшке говорил. Как найдешь злодея, веди немедля в Преображенский приказ. Диву даюсь, почему с него сыск не начали. Он ведь и шестнадцать лет назад смуту заваривал, да и сейчас без него не обошлось. И я скоро сам туда заявлюсь.
— Сделаю, Федор Юрьевич, — облегченно выдохнул Егорка, понимая, что в этот раз опала прошла стороной. — Только где же его искать? После сыска он у себя не живет, где-то прячется.
— Мне тут донесли, что на Полотняной улице объявился. Вот и поищи! И мне доставь. Иначе душу выну! Уяснил?
— Как не уяснить? Уяснил, Федор Юрьевич, —
Поиски начались в следующий же час.
Собрав роту солдат, Егорка направился на Полотняную улицу. Горожане, перепуганные нежданным визитом, попрятались в избы и, поглядывая через слюдяные оконца на солдат, негромко молились о том, чтобы лиходеи проследовали сторонкой.
Искать беглецов Егору было не впервой.
Первым делом он повелел солдатам окружить Полотняную улицу и встать в охранение. Самолично проверил оцепление и, убедившись в том, что встали так крепко, что не проскочишь, наказал загородить даже огороды с заимками, где молодежь, спрятавшись от пригляда, проживала по-взрослому.
Взяв с собой две дюжины служивых, Егорка обходил дом за домом, пугая свирепым видом слободских жителей. Расторопные солдаты обегали сараи, заглядывали в подвалы, однако зачинщика не смогли сыскать.
Повезло в предпоследней избе, где проживала многодетная семья сотника Стародубского полка. Прятаться беглец не стал. Поклонившись с порога входящему Егору, он упросил не казнить домочадцев и, заложив руки за спину, в сопровождении солдат потопал к повозке.
Федор Юрьевич и раньше не любил выезжать к приказу в одиночестве, а сейчас решил обставить свой выезд с особой торжественностью.
Пусть все видят — хозяин явился!
Карета, за которой следовали верховые, прокатилась до Преображенского приказа, пугая всякого встречного. Поостерегись, народ, владетель прибыл!
Распахнулись широко трехстворчатые ворота, впуская судью Преображенского приказа.
— Тпру, стоять! — натянул вожжи лихой возница, и карета, перекатившись колесом через битый камешек, остановилась вблизи от парадного крыльца.
Распахнув дверь, Федор Юрьевич недовольно рявкнул, ткнув перстом в огромную лужу:
— Чего же ты, дурень, не смотришь?! Неужто думаешь, что я тут шастать стану? Разбаловались без меня! Посидишь два дня в яме, так сразу за ум возьмешься. А ну поди сюда! — позвал он солдата, стоящего на карауле. Молодец расторопно подскочил к карете.
— Спину давай подставляй, через лужу перенесешь. Да смотри не урони, а то помрешь под батогами!
Солдат наклонился, и Федор Юрьевич крепко ухватил его за плечи.
— А теперь вези меня… Да не тряси так, а то всю начинку из нутра выбьешь. Сыт я по горло!
Ступив на крыльцо, князь Ромодановский оглядел хозяйство. Нашел, что оно весьма справное и, наподдав для порядка подзатыльник склонившемуся в великом почтении вознице, вошел в приказ.
— Ну и запах тут у вас! — пожаловался он, поведя носом. — Кровищей так и прет за версту! Вы бы хоть проветрили, что ли, — взглянул он на Егора.