Убить Петра Великого
Шрифт:
Степан открыл рот, и царь, не считаясь с неудобствами окольничего, принялся впихивать ему в горло лохмотья капусты.
— Вот так, милок. Чувствуешь, какая приятность?! Я без квашеной капусты не могу, вот потому и вожу с собой. У немцев такой сладости не отыщешь.
Степан, пытаясь противиться, отпихивал капусту языком, а государь, превозмогая сопротивление, толкал ее все дальше в глотку.
— Тут главное — не подавиться от такой радости и меру знать. Вижу, что тебе понравилось угощение. Ох, как глазенки-то забегали! Алексашка!
— Я здесь!
— Наш гость добавки хочет. Видишь, как очи таращит.
Струпья капусты падали на ворот, пачкали кафтан окольничего, а государь, казалось, не замечал неудобств.
— Посмотри, Алексашка. Что-то нашего гостя перекосило, — сочувственно протянул Петр.
— Кажись, в горле у него пересело, — предположил Меншиков, слегка постукав себя ребром по шее.
Степан Глебов, не в силах вымолвить и слова, усиленно работал челюстями.
— Нет, брат, — озадаченно протянул Петр Алексеевич, помотав головой, — тут нечто посерьезнее будет. Надо бы ему по хребту дубиной постучать. Верное средство, в один раз излечит. Алексашка! Где там моя дубина?
— Здесь она, — угодливо протянул Меншиков трость костяным набалдашником вперед.
— А ну подставляй хребет! — Примерившись, Петр ударил точно по середине спины, заставив Степана поперхнуться. — Кажись, проскочило! — радостно завопил государь. — Ну теперь полегче будет.
Дубина гуляла по плечам и спине окольничего.
— Помилуй, государь!
— Вот видишь, — отложил Петр Алексеевич в сторону трость. — Я же тебе говорил, что дубина — лучшее средство от большинства болезней. Дай же я тебя еще раз поцелую! — притянув Глебова к себе, государь крепко чмокнул его в потный лоб. — Полегчало?
— Еще как полегчало, государь, — вяло улыбнулся Степан Глебов, посмотрев на тяжелую трость, приставленную к столу.
За время посольства это была уже вторая трость. Первая, такая же тяжелая, не выдержав усиленной нагрузки, неделю назад треснула на спине боярина Волконского, и Петру Алексеевичу пришлось срочно подыскивать подходящий материал.
— Вот и славно. Так о чем мы с тобой говорили?.. Ах, да! — хлопнул себя ладонью по лбу Петр Алексеевич. — О супруге моей благоверной, Евдокии Федоровне… Значит, говоришь, не было промеж вас греха?
Спина Глебова невольно согнулась в ожидании очередного удара:
— Не было, государь.
— Так вот я тебе хочу сказать, Степа, — голос Петра Алексеевича понизился почти до шепота. — А сейчас должно быть. Сокруши государыню!
Глебова охватил ужас. Губы беспомощно дрогнули, следовало бы подобрать подходящую тональность и подыграть государевой шутке, но как это сделать безопасно, Степан не представлял. Пришлось таращиться на царя и мучительно дожидаться, когда он сам нарушит затянувшуюся паузу.
Петр Алексеевич неожиданно нахмурился:
— Я не шучу. Считай, что это твоя государева служба. Тебе понятно, дурья башка? — грозно спросил царь. — Или мне опять за помощью к дубине обращаться?
— Понятно, Петр Алексеевич.
— Так-то оно лучше будет, — с заметным облегчением произнес государь. — Чем раньше царевну обольстишь, тем лучше. — Задумавшись, добавил: — Лучше бы, конечно, при свидетелях. Неплохо было бы, чтобы и бояре присутствовали, тогда ей не отвертеться. Ну так что, послужишь государю?
— Жизни своей не пожалею! — воскликнул Степан Глебов.
— Ха-ха-ха! А может быть, не жизни, а кое-чего другого? Ладно, повеселились и хватит, — сурово произнес Петр Алексеевич, — дело серьезное. Отбываешь сегодня же. Будешь писать мне обо всем без утайки. — Неожиданно его губы растянулись в доброжелательной улыбке: — А там, может быть, я тебе сам чего-нибудь подскажу. А теперь ступай! Не до тебя. Дел полно!
Вытащив пакет, скрепленный сургучовыми печатями, посыльный вошел в гостиницу. По скрипучей лестнице поднялся на второй этаж, где находилась комната Петра. Из-за двери раздавался женский визг — государь веселился.
Могло показаться, что за границу Петр отправился только для того, чтобы насытить утробу добрым вином и познать всех имеющихся прелестниц. Судя по тому, как продвигались у него дела, царь преуспевал. Женщины проходили через его кровать потоком, и оставалось только удивляться качеству и крепости спального гарнитура.
Государь громко хохотал, девки визжали. Веселье двигалось полным ходом.
Перекрестившись, курьер вошел в покои. Царь сидел на кровати, а на его коленях разместились сразу две девицы — по одной на каждом. Не замечая вошедшего, Петр нежно поглаживал женские перси, вызывая у девиц веселый смех. Похоже, что здесь он научился некоторым галантным приемам. Ведь самое большее, на что он был способен прежде, так это шлепнуть по пышному заду понравившуюся женку или смеха ради зарыться колючими усами в ее грудь.
Отбив от порога двадцать поклонов, посыльный обратился к Петру:
— Государь…
— Чего хотел? — весело поинтересовался Петр у оробевшего посыльного.
— К тебе письмо от князя Ромодановского.
Царь мгновенно сделался серьезным.
— Пошли вон, — стряхнул он девиц с колен. И, повернувшись к Меншикову, который сидел в углу комнаты, распорядился: — Дай им по талеру. Хотя они и того не отработали. Я за талер сразу трех девиц могу купить!
Взяв по монетке, девушки удалились, громко стуча каблуками по деревянной лестнице.
— Давай сюда пакет! — вскинул руку Петр.
Подскочив к государю, рассыльный протянул конверт. Разломав сургучовые печати, Петр вытащил грамоту. Быстро прочитав, небрежно засунул его обратно в конверт.
— Грамоте обучен? — обратился он к посыльному.
— А то как же, — обиделся отрок. — Я еще немецкий знаю, по-голландски говорю.
— Ишь ты какой прыткий, — одобрительно протянул государь. — Молодец, пиши… «Генералиссимусу князю Федору Юрьевичу… Мой дорогой король…»
Посыльный удивленно посмотрел на Петра.