Убить Петра Великого
Шрифт:
— Да, да!
Хлопнув дверью, Маршавин ушел, и на улице еще некоторое время раздавался его удалой смех.
Отодвинув стакан с вином, окольничий взглянул в окно. Подьячий, смешно переваливаясь, брел по разбитой дождем дороге, аккуратно обходя многочисленные лужи. Вот он остановился, осмотрелся по сторонам и свернул в сторону Преображенского приказа.
Внутри у Глебова неприятно заныло. Нахлобучив шапку, Степан вышел следом.
— А вино? — крикнула вдогонку Гретхен.
— Как-нибудь в следующий раз, — пообещал Степан и затопал к дому.
«Интересно, где сейчас государыня? — от приятных дум сердце у окольничего малость оттаяло. — Эх, лебедушка!»
Уставив тяжелый взор в стол, Федор Ромодановский терпеливо выслушивал Маршавина. Взгляд у него был тяжелым — таким только гвозди заколачивать. Может, потому смотрел он на собеседника нечасто, понимая, какое для него это может быть испытание.
— Так ты уверен, что он был у государыни? — спросил сурово Ромодановский, посмотрев на подьячего.
Ни подняться, ни повернуться. Будто бы иглой пришили, как букашку никчемную. Маршавин попытался выглядеть независимо, но рот скривило, будто от лихоманки какой.
— Уверен, боярин. Он только поутру вышел, сам видел… А потом еще на следующий день приходил. Его стрельцы видели, когда он через монастырскую ограду перелезал. Хотели скрутить, как вора, так я не разрешил.
— А государыня чего?
— А Евдокия Федоровна дверцу оставила незапертой… Видно, ждала его на второй день. Вот он и заявился. Так чего же государю-то отписать?
— Отпиши как есть, — сурово заметил князь Ромодановский. — Чего же нам лукавить? А ну давай, бери перо, — приказал он.
И когда подьячий сел за стол, разгладив усы, заговорил:
— «Господину бомбардиру Петру Алексеевичу от генералиссимуса Федора Ромодановского. За государством нашим смотрю в оба ока. Выявляю смуту по слову и делу государеву. Неделю назад кнутами был запорот иеромонах, сказавший о том, что государыня бледна и выглядит плохо…» Написал? — сурово спросил князь.
Гусиное перо бойко бегало по бумаге.
— Написал, батюшка, — вскинул голову подьячий.
— «Вчера на дыбе был допрошен купец Масленщиков, говоривший на базаре о том, что нынешний царь Петр будто бы и не царь нам вовсе, а прижит государыней от заезжего аглицкого графа».
От усердия Маршавин надувал щеки, высовывал язык, но буквы выглядели неровными, разбегались по сторонам, как если бы отплясывали гопака.
— Угу! — прогудел подьячий.
— Ты бы водки-то выпил, — расчувствовался Федор Юрьевич, — а то совсем трясучка одолела.
Отложив перо, Маршавин налил из бутыли полный стакан зелья и выпил его в три больших глотка.
Помутневший взгляд сфокусировался, выражение лица приобрело должную значимость.
— Хороша, мерзавка! Так что там далее, князь?
Обмакнув перо в чернильницу, подьячий в ожидании замер. Ромодановский не торопился. Сунув руку за кафтан, почесал живот, икнул сладенько и продолжал все тем же простуженным голосом:
— «Третьего дня запороли бабу… Будто бы она видела, как у государыни во время моленья торчали из затылка рога. Дел хватает… Служим государству и отечеству нашему как можем».
Маршавин писал резво. Буквы теперь получались не в пример ровнее. Одна беда, что с кончика пера срывались крупные капли, и он то и дело слизывал их с бумаги.
— А теперь о главном… «Бомбардир Михайлов, ты наказал нашему величеству присматривать за государыней, что мы и делаем. На прошлой неделе матушка отправилась по святым местам, взяв с собой две дюжины мамок. Сопровождал Евдокию Федоровну полк стрельцов. Первую остановку государыня сделала в Богоявленском монастыре, где пробыла пять дней. На второй день пребывания государыни в монастыре к ней аспидом-искусителем в келью проник окольничий Степка Глебов, большой охотник до венериных утех. Ушел от государыни засветло, когда именно, сказать не можем. В следующую ноченьку Степка Глебов потопал проторенной дорожкой. Вором мерзким скребся к государыне в келью…» Записал?
— Пишу, Федор Юрьевич, — охотно отозвался подьячий.
— «…Бомбардир Степан Глебов глаголит, что греха между ним и государей не случалось. Будто бы она чиста, как Божья матерь. А только рожи при этом гнусные строит и улыбается шире ушей». Было так? — строго спросил князь.
— Все в точности, батюшка, так и было, — охотно закивал Маршавин. — Я его брагой-то потчеваю да все про государыню спрашиваю, хороша ли, мол, она? Каково с ней Петру Алексеевичу? А он рожу в братину уставит и только смешки строит.
— Хорошо. Напиши: «Кесарь Федор Юрьевич Ромодановский…» Дай подпишу.
Маршавин пододвинул грамоту. Всмотревшись в текст, Федор Юрьевич размашисто расписался.
— Ты вот что, сургуча-то не жалей. Залепи столько, сколько потребуется. Дорога-то не близкая. Где у нас сейчас государь?
— Кажись, к Саксонии направляется, — неуверенно отозвался Маршавин.
— Оно и к лучшему.
Часть II. В ПОИСКАХ СОЮЗНИКОВ
Глава 16 ЗА МОРЕМ ЖИТЬЕ НЕ ХУДО
Ноттингемский дворец в поселке Кенсингтон Вильгельм III купил сразу после того, как был призван на английский престол в ходе государственного переворота. Прежде в нем проживала принцесса Уэльская с двумя сыновьями. Нуждаясь в деньгах, принцесса уступила дворец Вильгельму за 18 тысяч фунтов.
Король Вильгельм въехал туда после недолгих работ, в результате которых дворец получил должный облик, необходимый для королевского статуса.