Убить сёгуна
Шрифт:
Самурая отвели на веранду под открытым небом, выходящую во внутренний двор. Там, удобно устроившись на дзабутон, подушках, уже сидели трое мужчин. Они потягивали сакэ, поданное молодой девушкой. Двор освещался несколькими факелами, был почти полностью покрыт белым песком, украшен камнями и вечнозелеными растениями.
Кадзэ вежливо поклонился мужчинам. Те поклонились в ответ, однако не произнесли ни слова. Очевидно, «Маленький цветок» не то место, где люди беседуют друг с другом. Самурай устроился поудобнее и принял у служанки чашечку сакэ. В этот момент начались смотрины.
Дзитотенно прошла в левую часть двора и раздвинула сёдзи, за которыми сидели два музыканта. Один из них ударял по барабану, а другой держал палку с колокольчиками, тряся ею в ритм барабанного боя.
Хозяйка прошла к дальней стене и открыла еще одну ширму. Полдюжины детей выбежали во двор. Три девочки и три мальчика. Судя по всему, в возрасте от семи до девяти лет. Два мальчика начали драться на деревянных палках, а третий возился с воздушным змеем, хотя и не собирался запускать его в маленьком дворике. Две девочки сели в песок и стали играть, а третья подбрасывала волан на красиво украшенной лопаточке-ойбане.
В нормальной ситуации вид играющих детей обрадовал бы Кадзэ, потерявшего своих отпрысков на войне, которая сделала Иэясу сёгуном. Однако сейчас он мог лишь грустить. Дети вовсе не веселились и делали все словно из-под палки. Игра была обманом. Ее цель — демонстрация юной плоти.
Кадзэ пристально всматривался в лица девочек. Прошли годы с тех пор, как он в последний раз видел дочь своего господина. Нет, ни одна из них даже отдаленно не напоминает ту, которую он ищет. Впервые за все время поисков самурай всерьез приуныл.
Лица трех посетителей заведения вызывали у него с трудом скрываемое отвращение. Они буквально пожирали детей глазами. Двое смотрели на девочек, а один на мальчиков. Их лица выражали похоть, словно они были пьяными подростками, которые в первый раз пришли в публичный дом, чтобы потерять девственность. Кадзэ угнетало, что так ведут себя вполне взрослые мужчины.
По мнению Кадзэ, ребенок, перестав быть грудным, становится маленьким человеком. Он должен учиться, работать и вносить свой вклад в семейное хозяйство, особенно в деревне. Однако ребенку запрещается делать многое, что позволено взрослым. Девочка может выйти замуж в возрасте четырнадцати лет. Дети, которые сейчас находились во дворе, еще и думать не должны об игрищах плоти. Непостижимо, как взрослые люди могут рассматривать эти неоформившиеся существа в качестве сексуальных объектов.
Дзитотенно, стоявшая в правой части двора, подняла руку, и музыканты перестали играть. Дети тотчас побросали игрушки и сели на песок.
— А теперь, почтенные гости, я хочу представить вашему вниманию самый нежный цветок нашего заведения. Уже несколько лет она наша любимая артистка, маленькая хризантема, Кику-тян!
Театральным жестом хозяйка борделя распахнула ширму, и на веранду вышла хрупкая девочка. На ней было дорогое красное кимоно, расписанное желтыми и белыми хризантемами, а волосы ее причесали таким образом, будто она собралась посетить храм накануне Нового года.
У Кадзэ захватило дух. Лицо девочки было точной копией лица его госпожи. Те же гладкие щеки и маленький рот, тонкие брови, прекрасные глаза. Однако глаза матери всегда сияли весельем, а у дочери они казались грустными и безжизненными. Создавалось впечатление, что ребенок полностью ушел в себя. Внешне Кику-тян походила на вырезанную Мацуямой из дерева богиню Каннон, вот только спокойствия и умиротворенности не было и в помине.
Кадзэ нашел дитя господина.
Жаль, что он не взял с собой верный клинок. Впрочем, все равно ему пришлось бы отдать меч при входе. Кадзэ знал, что где-то в доме находятся вооруженные молодчики. Только ему на них наплевать. Ребенок здесь, он должен спасти его, и никто не сможет воспрепятствовать этому.
Кику-тян достала из-за пояса сякухати, бамбуковую флейту, и, приложив ее к губам, заиграла. Зазвучала медленная, грустная и на удивление мощная мелодия. Музыка заполнила весь двор и устремилась ввысь, к небесам.
Кадзэ похолодел.
Именно эту мелодию самурай слышал той незабываемой ночью в театре. Медленный, западающий в память, невыразимо грустный мотив. Через эту музыку, пролетевшую над крышами домов и достигшую театра, стоявшего в конце квартала, он впервые установил контакт с дочерью своей госпожи, хотя и не осознал тогда этого.
Кику-тян еще некоторое время продолжала играть, затем опустила флейту, низко поклонилась сидевшим на веранде мужчинам и вернулась в свою комнату. Дзитотенно задвинула ширму.
По этому сигналу остальные дети покинули двор и выстроились в шеренгу на противоположной веранде, чтобы гости сделали выбор. Кадзэ окинул взглядом детвору и увидел, что, несмотря на искусственные улыбки, застывшие на лицах, в глазах у них плещется страх.
Хозяйка подошла к четырем мужчинам и низко поклонилась.
— Надеюсь, вы увидели кого-то, кто заставит вас задержаться в нашем заведении и получить здесь большое удовольствие, — проговорила она.
— Я беру флейтистку, — немедленно заявил один из посетителей.
Дзитотенно вновь поклонилась:
— Кику-тян в силу своей необыкновенной красоты и утонченности стоит в четыре раза больше других девочек.
— И все-таки я беру ее.
— Удваиваю цену, — вступил в торг Кадзэ.
Глаза Дзитотенно удивленно расширились. Она взглянула на первого клиента.
— Если мне дадут кредит, я заплачу больше, — сказал он.
Кадзэ вынул кошелек и помахал им. В обычной ситуации он никогда бы не позволил себе столь вульгарной выходки, однако в такой компании его жест был абсолютно уместен.
Видя, какие деньги идут к ней в руки, хозяйка обратилась к первому сластолюбцу:
— Господин, я сделаю тебе скидку на любую из оставшихся девочек. А в следующую ночь, когда ты придешь, отдам тебе Кику-тян. Надеюсь, мое предложение удовлетворит тебя. В конце концов, Кику-тян не девственница, несмотря на ее скромный внешний вид. Так что ты ничего не потеряешь, если этот господин проведет с ней время. Ты поимеешь сразу и ее, и другую девочку, сэкономив приличную сумму. Надеюсь, мое предложение вполне приемлемо…