Убить ворона
Шрифт:
Проходя мимо второй машины, я увидел два ствола на заднем сиденье – охотничьих, с пудовыми прикладами. Я, как человек не то чтобы наученный, но осторожный, решил прежде заглянуть в окошко. Домик одноэтажный, время позднее. И то, что я увидел, едва не убило меня. Нет, серьезно – чуть сердце не выскочило. На кухне сидели трое, над чем-то смеялись – я не прислушивался. А в спальне – тоже трое… с Ингой… Ну, понятно, что они делали… Хотя нет, вам непонятно. Но рассказывать подробнее я не буду. Скажу только, что насилия более грязного, более жестокого я не видел. Я хотел закричать, выбить стекло, но у меня перехватило дыхание, и я упал – как подкосило. Впечатлительный был… Странно, что вообще не умер. Когда в себя пришел – вновь посмотрел в окошко, – Инга
Я вообще, правда, очень впечатлительный был. Вид крови на содранной коленке меня едва до судорог не доводил. Таким я был восемнадцать лет – до того дня, как не стало моей «мамочки».
Я дрожал всем телом. Самая страшная мысль, что приходила мне в голову, – так это то, что гады уехали. Конечно, я бы все равно нашел их. Но мне казалось, что они должны умереть немедленно, что они не должны больше прожить ни минуты.
Однако сволочи были здесь. Сидели, пыхтели на кухне папиросами. Двое были без рубашек – наверное, испачкались «мамочкиной» кровью. Я подсел под окошком. Их разговор был замечательно слышен. И странное дело: говорили они как будто специально для меня. То есть проясняли ситуацию: кто они, что они, кто такая Инга… Я думал, так только в кино бывает. Фильмов в детдоме мы посмотрели немало, каждую неделю по одному, по два отсматривали. Короче, оказалось, что Инга вовсе не работала на фабрике в ночную смену… Но это вам и без того понятно было. Работала она на эту братву. Помогала им отдыхать – ублажала их раз в неделю почти бесплатно. Думаю, что «мамочка» пользовалась там популярностью.
Они говорили, что какому-то там Срезу лучше не знать, как они с ней поступили. По-видимому, опасались, что Срез их накажет за убийство любимой шалавы. Знали бы они, что жить им остались считанные минуты и что умрут они от моей руки! Впрочем, большинство из них видели мои глаза перед смертью. Это ничего, что они не знали, за что я их убиваю. Один хрен – все эти гады умирали с неохотой, некоторые даже плакали, пощады просили…
Первых трех – тех самых – я убил из мести. Не знаю, известно ли вам, что это за чувство. Убив этих первых, я почувствовал удовлетворение. А вот когда приканчивал остальных, получал удовольствие от самого процесса убийства. Я убивал так, словно всю жизнь только этим и занимался. Очень может быть, что в прошлой жизни я был трудолюбивым самураем.
Как– то к одному мальчишке в детском доме приехал отец и подарил деревянного раскрашенного японца. Никто из нас не знал, что это самурай. Просто японец, в халате, с мечом. Думаю, что отец мальчишки сделал его сам, пока сидел на зоне. Лично я на зоне только бы самураев делал -ничего больше. Признаюсь, я здорово завидовал. Было до смерти обидно, что не мне подарили самурая, а другому – менее достойному… Того мальчишку все гоняли, я лично заставлял его приседать с подушкой на табурете, и за окно мы с братом его вывешивали. Можно было, конечно, самурая отнять, но «мама» Надя его взглядом выцепила – не позволила. Так что мне оставалось только завидовать. Впрочем, чувство зависти было для меня естественно – мне никто ничего не дарил, кроме «мамы» Нади, разумеется. Однажды на двадцать третье февраля она подарила мне игрушечный танк. Но это совсем не то. Мне приходилось делать вид, что я не замечаю игрушечные танки у других мальчишек. Таких подарков, чтобы лично мне, и больше никому, мне не доводилось получать.
Так вот я видел самурая на полке у рыжего Сергея (так его, кажется, звали) и видел бегущим, ползущим, идущим рядом во сне… Позднее эти фантазии приобрели характер посерьезнее. Друга моего посетила идея: что бы нам самим не стать самураями? Четыре японских халата были состряпаны из гуманитарного тряпья и надеты на четверых (со мной включительно) сирот. Трое ходили в подчинении у меня – по праву авторства идеи. Мечи вырезали из фанеры и покрасили серебрянкой. Долгое время нас никто не воспринимал всерьез. Друган мой только тем и занимался, что меня утешал и со мной вместе крошил носы без устали направо и налево. Кстати, можно сказать, что это была первая бандитская группировка, нами… то есть мной организованная.
Но когда вдруг привезли и показали «Семь самураев», у всех глаза открылись, что мы не просто чучела в тряпках, а самые что ни на есть самураи, – мы обрели бешеную популярность. Желающих поступить в мою армию была тьма. Не желавшие были исключением. Сначала я выбрал только троих, из самых крепких, чтобы нас было так же, как в кино – семеро. Но потом я осознал выгоду в дальнейшем наборе. Каждый вступавший в ряды самураев должен был расстаться с какой-нибудь вещицей. Под моей кроватью (я спал на первом этаже трехъярусной койки, под двумя своими «телохранителями») скопился немалый капитальчик из игрушек, марок и этикеток. А главное – я сманил в свою армию рыжего Сергея. Или, точнее, получил его деревянного самурая. Я повесил его над подушкой, объявил реликвией и приказал всем обращаться ко мне «Хозяин деревянного и живых самураев». Я пользовался исключительной властью. Мои самураи до того увлеклись игрой, что сами предлагали идеи, как должен быть наказан предатель или дезертир. Число моей армии превысило двадцать человек. Я привык к роли господина и стал беспредельничать. Нашумело дело о старшекласснике, отнявшем мою марку с Петром Первым. Мы – совсем еще пацаны – его выдрали крапивой.
Армию расформировали, когда я отказался подчинить ее пионерской организации. Я не мог примириться с тем, что мне будет кто-то указывать. Но расформировать самураев было не так-то просто. Мои воины не сдавались без боя. Мне было даже совестно приказывать – на занятия, дескать, не ходим, учиться отказываемся, подчиняемся только самому главному самураю – владельцу деревянного… Такие приказы они читали на моем лице, мне не нужно было говорить. Когда меня забирали в другой интернат, пострадала не одна милицейская форма.
Впрочем, я, кажется, сильно отклонился от темы. Я ведь не роман пишу. Может сложиться такое впечатление, что я пытаюсь вставить в этот рассказ все, что только можно. Но нет. Я просто хотел сказать, что самураи в моем детстве не случайны. Я все-таки был самурай в прошлой жизни, хоть бы вы и смеялись надо мной.
Вернемся к моим баранам. Проговорив на кухне приличное время, очевидно дождавшись совсем позднего часа, чтобы никто не увидел, как они загружают «мамочку» в багажник, они зашевелились. Насильники отправились в спальню, где лежал труп, а остальные вышли во двор к машинам. Я слышал, как хлопали дверцы с другой стороны дома.
Еще раз убедившись, что в кухне никого нет, я вскочил на подоконник и подтянулся к открытой форточке. Нащупал щеколду, отворил окно, соскочил внутрь и закрыл его за собой. Сердце стучало, но мозги работали отменно. Первым делом нужно было решить проблему оружия. Под раковиной лежал топорик. Нет, это было бы слишком шумно. Вот что нужно! Я увидел на столе незаконченное Ингино вязание. Прекрасно. Две железные спицы. Надо было спешить. Уроды могли войти в любой момент. Хоть я и сжался в уголке за холодильником, они все равно скоро увидели бы меня. Тупые концы спиц я изогнул так, чтобы они были похожи на рукоятку. Сверху обмотал и затянул потуже кусками мокрой половой тряпки. Таким образом, я был вооружен.
Засунув одну спицу за пояс, а другую крепко зажав в правой руке, я стал осторожно продвигаться в сторону спальни. Вдруг кто-то идет в мою сторону. Я мигом бесшумно возвращаюсь на кухню… Удача. Один гад зашел в туалет и, судя по звукам, надолго там расположился. Думать было нечего.
Я подкрался к дверце, тихонько потянул на себя… Ну конечно, дверь была не заперта – ему ведь не от кого было закрываться. Когда этот срущий урод увидел меня, на его лице застыло такое недоумение, что я как-то… не знаю, как сказать… мысленно, что ли, улыбнулся. Через полсекунды вязальная спица торчала из его правого глаза, словно всегда там росла.