Убитая в овечьей шерсти
Шрифт:
Он помедлил, затем добавил так, словно произносил непристойность:
— Мне пришлось опознавать ее.
— Не кажется ли вам, — сказал Аллейн, — что сейчас было бы как нельзя более кстати рассказать все с самого начала?
— Извините великодушно, я так и собирался. Видимо, я подсознательно считаю вас всезнайкой. Даже оракулом. С которым надо советоваться, а не сообщать сведения. Кстати, насколько вы осведомлены?
Аллейн, у которого было собственное мнение по поводу золотой молодежи, задумался, всегда ли данный экземпляр отличается такой эклектичностью речи, мышления и манер. Ему было известно, что Фабиан Лосс состоял на военной службе. Сейчас он размышлял, что привело его в Новую Зеландию и действительно ли он страдал, как сообщал в письме, от последствий травмы.
— Я хотел сказать, — произнес Фабиан, — что не стоит тратить время на бессмысленные повторения.
— Когда я принял решение посетить вас, — ответил
— Закрыть лицо руками и разрыдаться — вот все, на что он годится, — желчно сказал Фабиан. — Ознакомил ли он вас со своими записями?
— Я получил доступ ко всем протоколам.
— Мне искренне жаль вас. Я должен сказать, что по сравнению с ними даже мой отчет может считаться образцом этого жанра.
— В любом случае, — сухо сказал Аллейн, — я бы хотел его услышать. Будем считать, что я не располагаю никакой информацией.
Он подождал, пока Фабиан переключил скорость на 50 миль в час, зажег сигарету и аккуратно потушил спичку, прежде чем бросить ее в придорожные заросли.
— Вечером, в последний четверг января 1942 года, — начал он, следуя за потоком своих воспоминаний, — моя тетя, Флоренс Рубрик, вместе с Артуром Рубриком, моим дядей, Дугласом Грейсом, ее родным племянником, мисс Теренцией Линн, ее секретаршей, мисс Урсулой Харм, ее подопечной, и со мной, сидела на теннисной площадке в Маунт Мун и готовилась к встрече патриотов, которая ожидалась через десять дней. Вдобавок к своему членству в парламенте Флосси была президентом местного комитета по реабилитации, который сама и учредила с целью адаптации военнослужащих к фермерской жизни. На собрании следовало организовать чай, после него — пиво и танцы. Флосси, вознесясь на импровизированную трибуну, которой служил пресс для шерсти, собиралась взывать к слушателям три четверти часа кряду. Она была неутомимым оратором, наша Флосси. Все это она планировала, сидя в шезлонге на теннисной площадке. Возможно, вы получите представление о ее характере, узнав, что она объявила о своем намерении через десять минут пойти в овчарню апробировать голос. Вечер выдался душный и жаркий. Флосси, которая любила повторять, что мыслить лучше в движении, маршем провела нас по розарию, не обойдя вниманием оранжерею и малинник. Изнуренные жарой, усталые после игры в теннис, ми плелись за ней следом безо всякого энтузиазма. Во время этого шествия на ней было длинное прозрачное одеяние, сколотое двумя бриллиантовыми булавками. Когда мы, наконец, сели, Флосси, разгоряченная движением и ораторскими упражнениями, стянула с себя одеяние и бросила его на спинку шезлонга. Минут через двадцать, когда она собралась снова облачиться в него, одной бриллиантовой булавки на месте не оказалось. Дуглас, будь он неладен, обнаружил пропажу, когда помогал Флосси накинуть эту хламиду, и, как угодливый дурак, тут же обратился ко всем присутствующим с предложением начать розыски. С замирающим сердцем мы сформировали поисковую партию: эти — в розарий, те — в парники… Мне достались грядки с овощами. Флосси, подстрекаемая Дугласом, настаивала, чтобы мы разделились и охватили поисками весь участок. Она имела сверхъестественное нахальство заявить, что идет репетировать речь и просит себя не беспокоить. Она проследовала по длинной садовой дорожке, обсаженной лавандой, и это был, кажется, последний раз, когда ее видели живой.
Фабиан выдержал паузу, бросил взгляд на Аллейна и сделал глубокую затяжку.
— Я позабыл о классическом исключении, — произнес он. — Ее видели в последний раз все, кроме убийцы. Ее обнаружили спустя три недели на складе братьев Ривен, закатанную в овечью шерсть с Маунт Мун, бедняжку. Я не забыл сказать, что у нас как раз шла стрижка овец? Но вы, конечно, в курсе.
— Вы искали булавку?
Фабиан откликнулся не сразу.
— Не очень охотно, разумеется, — сказал он. — Но, тем не менее, мы искали минут сорок пять. Когда стало уже слишком темно, чтобы продолжать поиски, пропажу нашел Артур, ее муж, на клумбе с цинниями, которую он уже обшаривал дюжину раз. Устав от поисков, мы пришли в дом, и все, кроме меня, выпили по порции виски с содовой. К сожалению, мне запрещен алкоголь. Урсула Харм поспешила вернуть застежку Флосси. Сарай был не освещен. Ни в гостиной, ни в кабинете Флосси тоже не было. Когда Урсула подошла к ее спальне, она наткнулась на ядовитую и лукавую записку, которую Флосси обычно вешала на дверную ручку, когда не хотела, чтобы ее беспокоили:
Урсула не удивилась и почла за благо удалиться, но не ранее, чем нацарапала добрую новость на клочке бумаги и сунула записку под дверь. Она вернулась и рассказала об этом.
— Да, пожалуйста.
— Флосси должна была выйти на рассвете, чтобы успеть на почтовую машину, затем поездом и паромом добраться до парламента, где она обычно появлялась, исполненная отваги и рвения. Накануне она всегда ложилась рано, и горе тому, кто потревожил бы ее.
Дорога, спускаясь, перешла в ложе, устланное галькой, и из-под колес выплеснулся поток чистой воды. Теперь горы высились над ними почти вплотную. Среди одиноких валунов и гигантских зарослей, которые при ярком солнечном освещении походили на факелы, клочки обнаженной земли казались красноватыми в позднем свете дня. В отдалении виднелись силуэты пирамидальных тополей над извивами холмов, где проплывала струя голубого дыма.
— Никто не встал на другое утро, чтобы проводить Флосси, — продолжал Фабиан. — Почтовая машина проходит в половине шестого. Это вид местного транспорта. Ее водит фермер, который живет отсюда миль за восемь. Он выезжает на развилку три раза в неделю и встречает правительственную почтовую машину, которой вы и воспользовались. Томми Джонс, управляющий, как правило, довозил ее до ворот. Она звонила ему, когда была готова отправиться. Когда в то утро она не позвонила, по его словам, он подумал, что кто-то из нас подбросил ее.
Фабиан повторил:
— Он подумал, что ее подвез кто-то из нас, и не встревожился. Мы, в свою очередь, не сомневались, что это сделал он. Никто не беспокоился о Флосси. Она говорила Артуру, что собирается выступить на открытом заседании. Он настроился на палату представителей и, кажется, был разочарован, не услышав, как его жена со свойственной ей энергией принимает участие в высказываниях типа «А сами вы каковы!» и «Сядьте на место», столь характерных для наших парламентских дебатов. Флосси, решили мы, не хочет тратить свой пыл преждевременно. В день ее предполагаемого отъезда прибыл грузовик, который увозит шерсть, и забрал наши тюки. Я сам видел, как их грузили.
Град мелкой гальки забарабанил по ветровому стеклу, когда они двинулись вдоль высохшего русла речки. Фабиан уронил сигарету на пол и затоптал каблуком. Костяшки его пальцев побелели, когда он вновь взялся за руль. Теперь он говорил медленнее и спокойнее.
— Я видел, как грузовик спускался по дороге. Потом он свернул сюда и двинулся по этой речушке. Тогда здесь было больше воды. Отсюда вам видна овчарня. Она под железной крышей. Дом невозможно различить за деревьями. Виден ли вам навес?
— Да. Какое расстояние между ними?
— Около четырех миль. Все кажется неправдоподобно близким в этом воздухе. Мы задержимся, если не возражаете. Я бы хотел закончить рассказ до нашего прибытия.
— Обязательно.
Запахи и звуки плато потоком свежести ворвались в окна машины. Согретая солнцем трава, почва, лишайник, пение кузнечиков, отдаленное блеяние овец…
— Не так уж много, — заметил Фабиан, — осталось мне рассказать. Первое подозрение, что стряслась беда, посетило нас на пятый вечер после того, как она ушла от нас по тропинке, обсаженной лавандой. Оно материализовалось в виде телеграммы, полученной от ее брата, тоже члена парламента. Он хотел знать, почему она не появилась на заседании. Телеграмма вызвала у нас чувство пустоты и бессилия. Сначала мы подумали, что она по какой-то причине изменила свое решение и не уехала с Южного острова. Артур позвонил в ее клуб, потом некоторым ее друзьям в городе. Затем он позвонил ее адвокатам. Она условилась с ними о встрече и впервые нарушила договоренность. Адвокаты считали, что речь шла о завещании. Она часто вносила поправки и уточнения, как именно Дуглас должен распорядиться разными золотыми и серебряными побрякушками. Затем последовала целая серия открытий. Терри Линн нашла чемодан Флосси, уже упакованный, который был спрятан за буфетом. Кошелек с проездным билетом и деньгами оказался в ящике ее туалетного столика. Томми Джонс сказал, что не отвозил ее к машине. Тогда появились поисковые партии, сначала стихийные, затем более организованные.
Река Мун течет по ущелью за нашим домом. Флосси иногда выходила туда по вечерам. Она говорила, что это, Господь упокой ее душу, помогало ей думать. Когда, наконец, появились полицейские, они накинулись, как ястребы, на эти сведения и, обшарив все вокруг, ожидали, что бедняжка Флосси обнаружится десятью милями ниже по течению, там, где есть какой-то встречный поток. Они все еще пребывали в неведении, когда кладовщик на складе братьев Ривен сделал свое страшное открытие. К этому времени след остыл. Овчарню вычистили, стригали ушли, прошли обильные дожди, никто уже не мог припомнить все подробности рокового вечера. Ваши коллеги из вдохновенной детективной службы по-прежнему символизируют собаку-ищейку, берущую след. Они возвращаются временами и задают нам одни и те же вопросы. Вот, собственно, и все. По крайней мере, на первый взгляд.