Убитая в овечьей шерсти
Шрифт:
— Но ведь она всегда заботилась о нем, — запротестовала Урсула. — Это несправедливо, Терри. Она заботилась о нем.
— Все равно как если б о вас заботился ураган.
Дуглас и Фабиан рассмеялись.
— Вы неблагодарны и жестоки, — вспыхнула Урсула. — Превратить ее в посмешище! И это вы, которые стольким обязаны ей!
Дуглас Грейс возразил, что упреки необоснованны, что никто не любил тетушку больше него, просто при жизни он иногда подтрунивал над ней, и ей это даже нравилось.
Он казался уязвленным и взволнованным, и остальные слушали его смущенно и молча.
— Если приходится говорить о ней, — горячо сказал Дуглас, — давайте, по крайней мере, будем честными. Мы все любили ее, не так ли?
Фабиан передернул плечами, но ничего не сказал.
— Ее убийство было для всех огромным ударом. Мы все согласились на приезд мистера Аллейна. Ладно. Если вам приходится изображать ее посмертно, что лично мне представляется пустой тратой времени, я думаю, нам следует быть искренними.
— Конечно, — сказал Фабиан. — Облегчили душу, спустили тормоза… Но в данный момент очередь Урси, не так ли?
— Ты перебил ее, Фабиан.
— В самом деле? Извини, Урси, — мягко произнес Фабиан. С этими словами он повернулся вокруг собственной оси, положил подбородок на подлокотник ее кресла и самым комичным образом посмотрел на нее снизу вверх.
— Мне стыдно за тебя, — проговорила она не очень уверенно.
— Ты подошла примерно к 1941 году, когда Флосси была в полном блеске своей парламентской карьеры, а мы все отражали этот блеск. Дуглас, оправившийся после ранения, но признанный непригодным для несения дальнейшей службы, живший теперь словно по циклам пастушеского календаря. Терри, повышающая престиж Флосси в качестве стенографистки и секретаря-референта. Урсула, — он умолк на мгновение, — Урсула привносила очарование, а я — комизм. Я падал с лошади и терял сознание на большой высоте, и проваливался в овечьи ямы. Возможно, именно эти оригинальные обстоятельства сильно сблизили меня с моим несчастным дядей, который старался превозмочь приступы эндокардита. Продолжай, Урсула.
— К чему продолжать? Что толку мне пытаться изобразить ее по-своему, когда вы все — все вы… — голос ее прервался. — Хорошо, — произнесла она более твердо, — мы все должны дать отчет о происшедшем, насколько я понимаю. Такой же, как я продиктовала тому монументальному зануде из детективной конторы. Ладно.
— Минуточку! — голос Аллейна прозвучал из затененной части комнаты. Четыре головы, озаренные светом камина, повернулись к нему.
— Существует разница, — продолжал он, — Если я правильно представлял себе методы полиции, вас постоянно прерывали вопросами. Я бы не хотел сводить все к допросу. Я хотел бы услышать об этой трагедии, словно о ней говорят впервые. Ведь моя важнейшая задача — не арест убийцы. Я был направлен сюда, чтобы выяснить, не связано ли это конкретное преступление с беззакониями во время войны.
— Так точно, — сказал Дуглас Грейс. — Так точно, сэр. И, по моему скромному мнению, — добавил он, поглаживая тыльную сторону ладони, — оно, безусловно, связано. Еще бы!
— Всему свое время, — сказал Аллейн. — Итак, мисс Харм, вы нарисовали ясную картину довольно изолированного маленького сообщества до, будем так считать, прошлого года. В конце 1941 года миссис Рубрик много занимается своими общественными обязанностями с помощью своего секретаря, мисс Линн. Капитан Грейс позже всех появляется на ферме. Здоровье мистера Лосса налаживается, и он начинает с помощью капитана Грейса заниматься весьма специфической работой. Мистер Рубрик — полный инвалид. Всех вас кормит миссис Дак, кухарка, и обслуживает Маркинс, слуга по дому. А чем занимаетесь вы?
— Я? — Урсула нетерпеливо тряхнула головой. — Ничем особенным. Всем, чем придется, и в промежутках — собой. Пребываю в ожидании новых событий. Я это обожаю! — воскликнула Урсула. — Миссис Рубрик была мастак по части сюрпризов. Они у нее всегда были наготове. Это было божественное ощущение!
— Как вечер в овчарне? — сухо спросил Фабиан.
— О Боже! — произнесла Урсула, у нее перехватило дыхание. — Да. Я припоминаю.
Она восстанавливала картину теплого летнего вечера пятнадцать месяцев назад. Аллейн, припомнив вид сумеречного сада из окна столовой, представил, как призрачная компания спускается по тропинке, обсаженной лавандой, и располагается на площадке. Светлые платья женщин мерцают в полутьме. Маленькие, острые огоньки вспыхивают, когда зажигают сигареты. Шезлонги сдвигаются вместе. Одна из женщин сбрасывает на спинку накидку из тонкой ткани. Высокий представительный молодой человек склоняется над спинкой с заученно галантными жестами. Запах табака смешивается с ночным запахом деревьев и травы, еще хранящей солнечное тепло. Это был час, когда звуки обладают особой отчетливостью, а чувства обострены и восприимчивы. Голоса тонули в сумерках. Урсула помнила это очень ясно.
— Вы, должно быть, устали, тетя Флоренс, — сказала она.
— Я не позволю себе быть усталой, — ответил бодрый голос. — Не следует думать об утомлении, Урси, надо иметь в себе запас тайной энергии. — Она заговорила об индусах, об их победе над усталостью, о солдатах интендантских войск в Англии и о командирах летных подразделений. — Если они способны на такое, значит, и я в моей повседневной жизни тоже могу двигаться с достоинством, пусть маленькими шажками. — Она протянула свои обнаженные руки с сильными ладонями в сторону девушек, окружавших ее. — А уж с помощью моего Мозгового Центра и Главного Ассистента, — отважно воскликнула она, — чего только я не смогу совершить!
Урсула, соскользнув на теплую сухую траву, опустила голову на колено опекунши. Сильные пальцы ласкали волосы, которые Урсула уложила в дорогую прическу, готовясь к трехдневной поездке по стране.
— Давайте составим план, — промолвила тетя Флоренс.
Эту фразу Урсула любила. Она всегда служила прелюдией к приключениям. Казалось, их план коснется чего-то более волнующего, чем предстоящий вечер, на который явятся фермеры со своими женами, безвкусно одетыми в платья из местной кооперативной лавочки, да несколько приезжих, если у них хватит энтузиазма и бензина, чтобы тащиться в такую даль. Тетя Флоренс окутывала все розовым облачком предвкушений. Даже Дуглас загорелся и, склонясь над шезлонгом тети, проявил инициативу. «Почему бы не устроить танцы?» — спросил он, глядя на Теренцию Линн.
Флоренс согласилась. Пусть будут танцы. Старина Уайк и его братья могут играть на своих аккордеонах, а потом можно завести граммофоны.
— Надо взять то старое пианино из проходной комнаты, — произнес Артур своим усталым, задыхающимся голосом, — и заставить молодого Клиффа Джонса присоединиться к остальным. Он очень хорошо играет. Исполнит что угодно. Неплохо бы нам послушать его сейчас.
Это было неудачное предложение, и Урсула почувствовала, как пальцы, ласкавшие ее волосы, напряглись. Когда она припоминала этот момент спустя пятнадцать месяцев, Аллейн понял, что все истории, которые ему предстоит услышать, будут внезапно нырять в прошлое, освещая события, которые предшествовали вечеру на теннисной площадке.
Урсула знала, что тетя Флоренс не станет беспокоить Артура историей падения молодого Клиффа Джонса. Это была история о самой низкой неблагодарности. Молодой Клифф, сын управляющего Томми Джонса, рос необычным ребенком. Он повергал своих родителей в состояние смущения и неуверенности ранней демонстрацией своих эстетических вкусов, визжа и затыкая уши, когда пела мать, но безмятежно выслушивая долгие инструментальные программы по радио. Такую же линию поведения он выбрал по отношению к книгам и картинам. Когда он стал старше и каждое утро его отвозили на грузовике к зданию школы за пределами плато, у него обнаружился талант к писанию весьма цветистых сочинений, стиль которых менялся в зависимости от прочитанного им недавно и явно озадачивал его учителя. Его страсть к музыке развилась необычайно быстро, и учительница написала его родителям, что у него исключительный талант. Ее письмо носило отпечаток слегка нервозного энтузиазма. Мальчик, отважно утверждала она, совершенно феноменален. С другой стороны, он не слишком преуспевал в арифметике и в играх и даже не пытался скрыть своего безразличия к тому и другому.