Убийца, мой приятель (сборник)

Дойл Артур Конан

– Ну, это гораздо лучше! – воскликнула она со своим приятным смехом. – Это и в самом деле очень мило, и с этой точки зрения наука является в своём новом освещении.

Её глаза сверкали, и она встряхнула локонами с упрямством красивой женщины, чувствующей себя хозяйкой положения.

– У меня есть основание думать, – сказал профессор, – что кафедра, которую я занимаю здесь, только этап на пути к гораздо более широкой арене научной деятельности. Однако даже эта кафедра даёт мне около полутора тысяч фунтов в год; к этому нужно прибавить несколько сот фунтов дохода

с моих книг. Поэтому я имею возможность обставить вас всем тем комфортом, к которому вы привыкли. Этим, я полагаю, исчерпывается материальная сторона дела. Что же касается состояния моего здоровья, то оно всегда было превосходно. За всю жизнь я ни разу не болел, если не считать приступов головных болей как последствия слишком продолжительного возбуждения мозговых центров. У моих родителей также не имелось никаких признаков предрасположения к каким бы то ни было болезням, но я не скрою от вас, что мой дедушка страдал подагрой.

Миссис О’Джеймс испуганно вздрогнула:

– В чём заключается эта болезнь?

– Просто ломота в членах.

– Только-то! А я подумала бог весть что!

– Это серьёзный прецедент, но я надеюсь, что не сделаюсь жертвой атавизма. Я привёл все эти факты, потому что считаю, что вам не мешает принять их в расчёт, когда вы будете решать вопрос, как отнестись к моему предложению. Могу я теперь спросить вас, находите ли вы возможным принять его?

Он остановился и посмотрел на неё серьёзным вопрошающим взором.

В душе молодой женщины, очевидно, происходила сильная борьба. Она потупила глаза, маленькая туфелька заёрзала по траве, а пальцы нервно теребили цепочку. Вдруг быстрым, резким движением, в котором было что-то беспомощное, она протянула руку своему собеседнику.

– Я согласна, – сказала она.

Они стояли в тени боярышника. Профессор торжественно нагнулся и церемонно поцеловал её затянутую в перчатку руку.

– Надеюсь, вам никогда не придётся жалеть о своём решении, – сказал он.

– А я хотела бы, чтобы вам никогда не пришлось жалеть о вашем! – воскликнула она.

В её глазах стояли слёзы, а губы от сильного волнения подёргивались.

– Давайте вернёмся на солнце, – сказал он. – Оно величайший восстановитель наших душевных сил. Нервы у вас напряжены: лёгкий спазм мозговых сосудов. Весьма поучительное занятие – сводить психологические и эмоциональные состояния к их физическим эквивалентам, вы чувствуете тогда под собой твёрдую почву точно установленного факта.

– Но это страшно неромантично, – сказала миссис О’Джеймс, сверкая глазами.

– Романтизм – порождение фантазии и невежества. Там, куда наука бросает свой спокойный, ясный свет, к счастью, нет места для романтики.

– Но разве любовь – не роман? – спросила она.

– Отнюдь нет. Любовь перестала быть исключительным достоянием фантазии поэтов и стала одним из объектов точного знания. Можно доказать, что любовь – одна из великих первоначальных космических сил. Когда атом водорода притягивает к себе атом хлора, чтобы образовать более совершенную молекулу хлористоводородной кислоты, сила, которая действует при этом,

вероятно, вполне аналогична той, которая влечёт меня к вам. По-видимому, притяжение и отталкивание – две первоначальные космические силы. Любовь – притяжение.

– А вот и отталкивание, – сказала миссис О’Джеймс, увидев полную, цветущую даму, направлявшуюся к ним. – Как хорошо, что вы пришли, миссис Эсдэль. Здесь профессор Грей.

– Как поживаете, профессор? – спросила дама с лёгким оттенком напыщенности в голосе. – Вы поступили очень разумно, оставшись на воздухе в такую чудную погоду. Не правда ли, какой божественный день?

– Да, сегодня очень хорошая погода, – ответил профессор.

– Прислушайтесь, как ветер вздыхает в листве деревьев! – воскликнула миссис Эсдэль, приподнимая указательный палец. – Не представляется ли вам, профессор Грей, что это не вздохи ветра, а шёпот ангелов?

– Подобная мысль не приходила мне в голову, сударыня.

– Ах, профессор, у вас один ужасный недостаток, и этот недостаток заключается в вашей неспособности чувствовать природу. Я сказала бы даже, что это недостаток воображения. Скажите, вы не чувствуете волнения, слушая пение дрозда…

– Признаюсь, ничего подобного я не чувствую, миссис Эсдэль.

– …или глядя на нежный колорит этих листьев? Посмотрите, какая богатая зелень!

– Хлорофилл, – пробормотал профессор.

– Наука так безнадёжно прозаична. Она всё рассекает, приклеив к каждому предмету ярлычок, и теряет из виду великое в своём преувеличенном внимании к мелочам. У вас плохое мнение об интеллекте женщины, профессор Грей. Мне кажется, я слышала, как вы говорили это.

– Это вопрос веса, – сказал профессор, закрывая глаза и пожимая плечами. – Мозг женщины в среднем на две унции легче мозга мужчины. Разумеется, есть исключения. Природа эластична.

– Но самая тяжёлая вещь не всегда самая лучшая, – со смехом сказала миссис О’Джеймс. – Разве наука не признаёт закона компенсации? Разве нельзя допустить, что природа вознаградила нас качественно за недостаток в количестве?

– Я так не думаю, – серьёзно заметил профессор. – Но звуки гонга призывают вас к завтраку. Нет, благодарю вас, миссис Эсдэль, я не могу остаться. Меня ждёт экипаж. До свидания! До свидания, миссис О’Джеймс.

Он приподнял шляпу и не спеша направился к выходу по аллее, окаймлённой кустами дикого лавра.

– Он совершенно лишён способности понимать и чувствовать красоту, – сказала миссис Эсдэль.

– Напротив, – ответила миссис О’Джеймс. – Он только что предложил мне стать его женой.

Когда профессор Грей поднимался по лестнице, направляясь к себе домой, дверь его квартиры отворилась и оттуда вышел какой-то подвижный джентльмен. У него был несколько бледный цвет лица, тёмные выпуклые глаза и короткая чёрная борода. Мысль и работа оставили на его лице неизгладимые следы, но по стремительности движений было видно, что он ещё не окончательно распростился с юностью.

– Вот удача! – воскликнул он. – Я ведь непременно хотел повидать вас.