Убийца по имени Ной
Шрифт:
— Эх, вы! — со вздохом сказал полковник. — «Сам», «сам», а потом плачетесь. ФСБ, дескать, плохо борется с организованной преступностью! Что мы можем без помощи населения?
— Я лично готов вам помочь! — встрепенулся Виктор. — Что надо делать?
— Когда надо будет, я тебе скажу. — Видно было, что полковник говорит вполне серьезно. — Мы еще встретимся.
IV
До утра Виктор бродил по городу, заблудился и на каком-то пустыре грелся у костра с бомжами. Потом он долго шел по ночному проспекту и хотел одного: чтобы его сбила машина. Мертвый ночной город, мертвая душа, мертвый свет светильников. Теперь все казалось мертвым, казалось, что и Ольга мертва.
Виктор медленно шел по мосту.
Виктор все никак не мог прийти в себя после допроса — не он ли, видите ли, убил собственную невесту, чтобы завладеть ключами, а потом похитить из квартиры всю наличную валюту, золото и бриллианты?! Сумма, вероятно, кругленькая исчезла…
Стой! — приказал себе Виктор. Мысли вдруг прояснились. Выходит, только Оля могла вынести из квартиры деньги. Она всегда говорила: у них такие замки, что воры могут и не пробовать — бесполезно. Система запоров такая сложная, что легче взорвать дверь, — иначе в квартиру не попадешь! Ключи имелись только у Оли, Аллы Петровны и Вадима Ильича. У него, Виктора, ключей никогда не было — значит… Значит, вчера Оля была в доме… Вот ведь кретины родители: только про пропавшие деньги долдонили, а что из вещей ее пропало — не сообщили, а может, просто не заметили! Ну уж теперь, понял Виктор, у них нечего выяснять.
Вернувшись домой, он свалился на диван, попытался заснуть — не смог. Виктор почувствовал себя беспомощным и никому не нужным; такого никогда в жизни не случалось — за все неполные его четверть века. Не это ли настоящее уныние, когда и глаза открывать не хочется?
В расслабленном состоянии он провалялся на диване целые сутки, не отвечая на звонки.
На второе утро Виктор выбрался на улицу. Дворник сбивал лед с водосточной трубы.
— Папаша, который час? — спросил Виктор. — Я что-то выпал из реальности.
— Из чего выпал? — не понял мужичок. — А, без разницы! Слышал, у вас вчера парня в подъезде избили чуть не до смерти? Говорят, с кем-то перепутали. Ты того, осторожней. Говорят, сектанты; обряд у них какой-то, во как…
— Да слушай больше — народ такого наговорит! Ну, прощай, папаша… — Виктор пошел было прочь, но вернулся и сказал: — Ты знаешь, а у меня невеста пропала!
— Во-во! — с жаром подхватил дворник. — К сектантам ушла.
— К каким еще сектантам?!
— Ты че, не знаешь? Секта у нас новая объявилась, народ прямо валом повалил туда.
— А! — махнул рукой Виктор. — Туда только чокнутые попадают…
— Не скажи, — перебил дворник. — Вон у меня у кумы дочь наслушалась всякого такого… Они ведь, сектанты, поначалу шабаши всякие устраивают. Считай, три недели по воскресеньям собирали народ в бывшем Политпросвете. Народ пер, как к Мавзолею Ленина. У них угощение бесплатное!
— Да в Политпросвете какие же сектанты? Там целители какие-то собирались. Нетрадиционная медицина — при чем здесь сектанты? — заспорил Виктор.
— Э, паря! — досадливо сказал дворник. — Ты, гляжу, не понимаешь: все это дела не Божьи. Все они сектанты. Дочка-то кумы что делает? Когда домой-то является, мать с отцом начинает проклинать, говорит: вы меня в грехе зачали, отрекаюсь от вас…
— Дура!
— Дура не дура, а вот отбилось дитя от рук… Матери-то какая немощь и расстройство, вот… — вздохнул дворник. — Так что ты молодой еще… судить об этом! Вот так…
Дворник развел руками, поднял с земли свой лом и пошел восвояси.
Виктора знобило, на языке вертелся вопрос, который он пытался сформулировать и не мог, хотя твердо, безоговорочно знал, что его нужно задать случайному человеку — к примеру, этому дворнику в кожаной старой ушанке.
— Эй, отец, погоди! — крикнул Виктор. — Ту дочку твоей кумы как зовут?
— Майкой! — ответил дворник, остановившись. — Имя-то вишь какое басурманское — чего от такого имени ждать…
— Почему же басурманское?.. — машинально возразил Виктор. — А куму твою как зовут?
— Куму зовут Вера. Вот по вере ей и случилось. А басурманское, потому что в святцах нет.
— А тебя как звать?
— Меня?.. Фадеичем зови. Все так зовут.
— Ну тогда прощай, Фадеич!
— Прощай или не прощай — Бог рассудит. А тебе мое почтение и до свидания.
V
Неужели это конец нити? Если так, то все просто: клубок пока не мог сильно запутаться. С этой мыслью Виктор наконец заснул. Проснулся он к вечеру, отдохнувший и свежий, как тот супермен с накачанными мускулами из рекламы туалетной воды «Олд спайс». Вот бы его сюда, чтобы одним только своим обаятельным взглядом размотал клубочек… Оля всегда так смешно пародировала рекламные трюки, создающие миф о красивой жизни… Не могла Оля со своим вполне здравым представлением о жизни попасть в какую-то секту, в которую, по его мнению, попадали только дураки. Дворник что-то напутал. А что касается его кумы Веры и дочери ее Майи — мало ли совпадений в жизни!
Руки сами набрали знакомый номер.
— Але! Вера Ивановна? Здравствуйте, Виктор… Ничего нового? Заехать к вам можно?.. Хорошо, сейчас буду.
Новый сюрприз ждал у родителей Майи. Вера Ивановна не стала отрицать информацию кума. Признала и его самого: да, действительно, Фадеич — кум — младшую дочку крестил.
— Отца в больницу отправили позавчера… Это после того, как она последний раз явилась — все равно что не в себе была. Стала сразу на отца налетать, похабности всякие ему говорила, ой-ой-ой! — Вера Ивановна схватилась за голову. — Не передать, Витенька, не передать… Глаза горят, а сама в таком виде… Уходила в свитерке — я ей денег собрала, на день рождения купила — такой пушистый, голубенький. А теперь свитерок тот — как из задницы вытащенный. И сама она… — Мать Майи заплакала. — Ты бы слышал, что она несла. Да на отца — я-то как-то в сторонке осталась. Она его первого как увидела — и давай! Срам! Что в грехе ее зачал, что спал с блудницей — это про меня… Гореть синим пламенем будем — и разошлась… Ирочку-то, сестру, увидела, схватила за руку, за собой потащила — отец в коридоре уже ее отбил. Что это, Витечка, — я и представить не могу. Сумасшедшая дочка стала. Я ей говорю: что, мол, с тобой, а она задирается, задирается, хочет побольнее чтоб сказать: и зачем мы ее растили — лучше бы аборт сделали. Тут отец не выдержал — отвесил ей со всей силы; она аж к шкафу отлетела, ударилась больно. Потом так встала и говорит: «Отрекаюсь от вас, сатанинские исчадия. От вас за Христа пострадала, за это простится мне долгая связь с вами» — и плюнула. Ирочка плакать стала, ее уговаривать, а она зашла в свою комнату, забрала там что-то, постель свою узлом завязала, еще комплект взяла — новый, Ирочкин… — Она вновь заплакала. — За что же это наказание? Ой, люди добрые…
— Что же вы ее не задержали?! — стукнул по столу кулаком Виктор. — Куда она ушла?
— Да ты попробуй ее задержи! К ней не подойдешь и не ухватишь — как змеюка какая! Вот-вот, точно, как змея из квартиры выползла, тяжеленную сумку как рюкзачок тощенький понесла. Откуда силища взялась?
— В милицию позвонили бы, в «скорую»… В психушку почему не позвонили? — допытывался Виктор.
— В «скорую» позвонили. С отцом плохо стало: он же сердечник, она же знала, тварь окаянная, что ему волноваться нельзя. Сейчас лежит, инфаркт у него. Я вот только из больницы пришла, завтра в шесть снова пойду. Если помрет отец, она виновата будет! В дом не пущу тогда — пусть под забором сдохнет, не пущу! — рыдала Вера Ивановна. И сквозь рыдания сыпала проклятиями на родную дочь: — Мне еще бабка одна, когда увидела младенца, сказала: порченый ребенок; лучше бы сейчас, сказала, помер — это когда Майке было семь месяцев. Я забыла те слова, а вот теперь вспомнила. Права была бабка: сглазили ребятеночка моего! Мы ночей недосыпали, работали, воспитывали: музыкальную окончила, на балет водили, профессию дали — а она? Все испоганила! Выродок она! — Тут Вера Ивановна перестала плакать. — После того что она наделала, нет ей моего родительского прощения. Пусть теперь сама как хочет! Умны больны все стали, ну пусть теперь…