Убийца по прозвищу Англичанин
Шрифт:
– Что вы делаете?
– Я всегда напеваю, когда мне страшно.
– Я не допущу, чтобы с вами что-то случилось.
– Обещаете?
– Обещаю, – сказал он. – А что вы напевали?
– Мелодию Лебедя из «Карнавала животных» Камиля Сен-Санса.
– Сыграете мне ее когда-нибудь?
– Нет, – сказала она.
– Почему нет?
– Потому что я никогда не играю для моих друзей.
Через десять минут – граница. Грузовик встал в очередь машин, дожидавшихся переезда в Германию. Он полз, покрывая по нескольку дюймов за раз, – включил скорость, затормозил, включил скорость, затормозил. Головы
– Вот теперь, боюсь, меня таки вырвет.
Габриель сжал ее руку.
По другую сторону границы их ждала другая машина – темно-синий «форд-фиеста» с мюнхенским регистрационным номером. Шофер грузовика Ари Шамрона высадил их и продолжил свой вымышленный путь неизвестно куда. Габриель переложил ящики-сейфы в багажник и поехал – по Е-41 в Штутгарт, затем по Е-52 в Карлсруе, затем по Е-35 во Франкфурт. В течение ночи он однажды остановился, чтобы экстренно позвонить по телефону в Тель-Авив, и коротко поговорил с Шамроном.
В два часа ночи они прибыли в голландский торговый город Дельфт, в двух-трех милях от побережья. Габриель не мог дальше ехать. У него жгло глаза, в ушах звенело от усталости. Через восемь часов паром отправится из Хок-ван-Холланд в английский порт Харвич и Габриель с Анной будут на нем, а пока ему необходимо лечь в постель и несколько часов отдохнуть, так что они поехали по улицам старого города в поисках отеля.
Габриель нашел отель на Вондельштраат, из окон которого был виден шпиль кирхи Ньюве. Анна занялась регистрацией у портье, а Габриель с двумя ящиками-сейфами ждал ее в крошечном зальце. Через минуту их провели по узкой лестнице в жарко натопленную комнату с остроконечным потолком и заостренным окном, которое Габриель тотчас открыл.
Он поместил ящики в шкаф, затем снял ботинки и растянулся на кровати. Анна проскользнула в ванную, и через минуту Габриель услышал приятный звук воды, плещущейся по эмали. В открытое окно дул холодный ночной воздух. Пропахший Северным морем, он ласкал лицо Габриеля. Он позволил себе закрыть глаза.
Через несколько минут из ванной вышла Анна. Ее появлению предшествовал сноп света; затем она протянула руку и выключила свет, и комната снова погрузилась во тьму, если не считать слабого отблеска уличных фонарей, светивших в окно.
– Вы не спите?
– Нет.
– Вы не поспите на полу, как в Вене?
– Я не могу пошевелиться.
Она откинула одеяло и залезла в постель рядом с ним.
Габриель спросил:
– Откуда вы знали, что пароль – «адажио»?
– «Адажио» Альбинони было первой вещью, которую я научилась играть. По какой-то причине оно стало любимым музыкальным произведением моего отца. – В темноте вспыхнула ее зажигалка. – Мой отец хотел получить прощение за свои грехи. Он хотел отпущения грехов. И готов был обратиться за этим к вам, но не ко мне. Почему отец не попросил у меня прощения?
– Он, наверное, не думал, что получит его.
– Это так прозвучало, словно вы говорите исходя из опыта. Ваша жена когда-либо прощала
– Нет, не думаю.
– А как насчет вас? Вы когда-либо прощали себя?
– Я бы не назвал это прощением.
– А как бы вы это назвали?
– Приспособляемостью. Я приспособился к себе.
– Мой отец умер, так и не получив отпущения грехов. А он, наверное, заслуживал этого. Но я хочу закончить то, что он начал. Я хочу получить эти картины и отослать их в Израиль.
– Я тоже.
– Но как это осуществить?
– Спите, Анна.
Она и заснула. А Габриель лежал без сна, дожидаясь зари, прислушиваясь к крикам чаек на канале и ровному дыханию Анны. Никаких демонов в эту ночь, никаких кошмаров – невинный сон ребенка. Габриель не присоединился к ней. Он еще не был готов заснуть. Когда картины будут лежать под замком в сейфе у Джулиана Ишервуда, вот тогда он заснет.
Часть третья
32
Нидвальден, Швейцария
Накануне Второй мировой войны генерал Анри Гизан, главнокомандующий Вооруженными силами Швейцарии, объявил отчаянный план поведения в случае оккупации страны превосходящими силами нацистской Германии. «Если немцы к нам явятся, – сказал Гизан, – швейцарская армия отойдет к естественной крепости Альпийского редута и взорвет туннели. И там они будут драться – в глубоких долинах и на ледяных полях высоких гор – до последнего солдата». Дело, конечно, до этого не дошло. Гитлер с начала войны понял, что нейтральная Швейцария ценнее для него, чем Швейцария в цепях и оккупированная. Тем не менее героическая стратегия генерала в оказании сопротивления оккупантам жила в воображении швейцарцев.
Собственно, именно она пришла в голову Герхардту Петерсону на другой день, когда он огибал Люцерну и перед ним маячили Альпы, затянутые облаками. Петерсон почувствовал, как у него быстрее забилось сердце, когда он нажал на скорость и его большой «мерседес» с ревом взобрался на первый горный перевал. Петерсон происходил из Срединной Швейцарии, и его предки были из племен, обитавших в Лесных кантонах. Ему приятно было узнавать, что люди его крови бродили по этим горным долинам в те времена, когда молодой человек по имени Иисус из Назарета сеял смуту в другом конце Римской империи. Петерсону становилось как-то не по себе всякий раз, когда он уезжал слишком далеко от своего надежного Альпийского редута. Ему вспомнился официальный визит в Россию несколько лет назад. Беспредельность просторов этой страны расстроила его нервную систему. В номере московской гостиницы он впервые страдал от бессонницы. Вернувшись домой, он прямиком отправился в свой загородный дом и провел день, шагая по горным тропам над Люцернским озером. Вот в ту ночь он уже спал.
Однако его внезапная поездка в Альпы не имела никакого отношения к удовольствиям. Ее пришлось срочно предпринять из-за двух скверных новостей. Первой новостью была брошенная «Ауди-А8», обнаруженная на дороге близ города Барген, в двух-трех милях от германской границы. Проверка показала, что машина была накануне вечером арендована в Цюрихе Анной Рольфе. Второй новостью был доклад информатора на Банхофштрассе. Дело выходило из-под контроля – Петерсон чувствовал, как оно выскальзывает у него из рук.