Убийца по прозвищу Англичанин
Шрифт:
– Лежать, Шульци! Хватит, мальчик. Лежать! Черт бы побрал тебя, Шульц!
Петерсон провел рукой по стене и включил свет. Пес лизал его замшевую туфлю.
– Хватит, Шульци. Уйди, пожалуйста. Достаточно.
Пес поспешил отойти, цокая когтями по мрамору. А Петерсон захромал в спальню, потирая колено. Ева сидела на кровати с раскрытым романом на коленях. По телевизору шла американская полицейская драма. На Еве был шифоновый халат. Волосы ее были недавно причесаны, и на левой руке сверкал золотой браслет, которого Петерсон не видел прежде. Ева тратила на Банхофштрассе не меньше того, что хранилось под ее поверхностью.
– Что это с твоим
– Твой пес напал на меня.
– Он на тебя не нападал. Он обожает тебя.
– Даже слишком.
– Пес ведь мужчина, как и ты. Он хочет получить твое одобрение. Если бы ты время от времени уделял ему немного внимания, он не вел бы себя так буйно, когда ты приходишь.
– Это сказал тебе его доктор?
– Это подсказывает мне, милый, здравый смысл.
– Я никогда не хотел иметь этого чертова пса. Он слишком велик для этой квартиры.
– Зато я чувствую себя в безопасности, когда тебя нет.
– Да этот дом – как крепость. Никто не может сюда войти. И единственный человек, на которого нападает Шульци, – это я.
Ева лизнула кончик указательного пальца и перевернула страницу своей книги, заканчивая дискуссию. По телевизору американские детективы ворвались в квартиру в бедном квартале. Когда они бросились в комнату, пара подозреваемых субъектов открыла огонь из автоматов. Полицейские в ответ тоже открыли огонь и убили подозреваемых. «Какая жестокость», – подумал Петерсон. Он редко носил револьвер и ни разу еще не стрелял при исполнении своих обязанностей.
– Как Берн?
Петерсон соврал ей, прикрывая свой визит к Отто Гесслеру. Он сел на край кровати и снял туфли.
– Берн как Берн.
– Очень мило.
– А что ты читаешь?
– Сама не знаю. Какая-то история про мужчину и женщину.
«Интересно, – подумал он, – зачем такое читать».
– А как девочки?
– Отлично.
– А Штефан?
– Он взял с меня обещание, что ты зайдешь к нему в комнату и поцелуешь, пожелав спокойной ночи.
– Я не хочу будить его.
– Ты его и не разбудишь. Просто зайди и поцелуй в голову.
– Если я не разбужу его, то какая разница, зайду я или нет. Утром я скажу ему, что поцеловал его, когда он спал, и он об этом никогда не узнает.
Ева закрыла книгу и впервые с того момента, как он вошел в комнату, посмотрела на мужа.
– Ты выглядишь ужасно, Герхардт. Должно быть, ты голоден. Пойди приготовь себе что-нибудь.
Он пошлепал на кухню. «Пойди приготовь себе что-нибудь». Он не помнил, когда в последний раз Ева предлагала ему что-либо приготовить. Он ожидал, что когда сексуальная близость исчезнет, на ее месте появится нечто другое, вроде, например, удовольствия от совместной домашней еды. Но с Евой это было исключено. Сначала она заперла на цепь дверь к своему телу, затем – к своему расположению. Петерсон жил в своем доме, как на острове.
Он открыл холодильник и принялся перебирать полупустые лотки из ресторанов в поисках хоть чего-то, что не испортилось или не покрылось седой бородой плесени. В одной засаленной картонке он обнаружил золотой слиток – макароны с беконом под плавленым сыром. На верхней полке позади лотка с зеленым сыром лежали два яйца. Он разбил их и разогрел макароны в микроволновой печи. Затем налил себе большой бокал красного вина и вернулся в спальню. Ева полировала ногти на ногах.
Он тщательно разделил еду, чтобы всякий раз, как откусываешь кусочек яйца, в рот попадали и макароны с беконом. Ева считала эту привычку нудной – частично поэтому он так
– Штефан завтра играет в футбол. – Она подула на ногти на ногах. – Ему хотелось бы, чтобы ты пошел на матч.
– Я не могу. Кое-что случилось в офисе.
– Он будет огорчен.
– Боюсь, ничего не могу тут поделать.
– Что такого важного в твоем офисе, что ты не можешь пойти посмотреть, как твой сын играет в футбол? К тому же ничего важного никогда не происходит в этой стране.
«Мне же надо организовать убийство Анны Рольфе», – подумал он. Интересно, как она отреагировала бы, если бы он произнес это вслух. Он даже подумал, что надо это сказать – просто для проверки, чтобы посмотреть, слушает ли она, что он говорит.
Ева кончила красить ногти и снова погрузилась в чтение романа. Петерсон поставил пустую тарелку и вилку с ножом на ночной столик и выключил свет. Не прошло и минуты, как Шульце влетел в дверь и начал слизывать остатки яйца и жира с драгоценных, расписанных вручную фарфоровых тарелок Евы. Петерсон закрыл глаза. Ева лизнула кончик указательного пальца и перевернула страницу.
– Как было в Берне? – спросила она.
35
Корсика
Весть о мрачном настроении Англичанина быстро распространилась по маленькой долине. В рыночный день он молча шагал по площади поселка, безрадостно выбирая оливки и сыры. По вечерам он сидел со стариками, но избегал вступать в беседу и отказывался участвовать в игре в були, несмотря на то, что это затрагивало его честь. Англичанин был настолько занят своими мыслями, что, казалось, даже не замечал мальчишек, гонявших на скейтбордах.
Да и ездить он стал много хуже. Видели, как он мчался по дороге через долину в своем потрепанном джипе на неслыханной скорости. В какой-то момент он вынужден был свернуть, чтобы не наехать на несчастную козу дона Касабьянки, и слетел в канаву у дороги. Вот тут уж в дело вмешался Антон Орсати. Он рассказал Англичанину о постыдной вражде, которая вспыхнула между двумя соперничающими кланами по поводу случайной смерти охотничьей собаки. Четыре человека умерли, пока наконец не был заключен мир, – двое из них от рук taddunaghiu Орсати. Произошло это сто лет назад, но Орсати подчеркнул, что и по сей день следует извлекать из этого урок. Его умелое использование истории Корсики сработало идеально, как, впрочем, он и знал. На другое утро Англичанин принес Касабьянке большой окорок ветчины и извинился за то, что напугал его козу. После этого он стал заметно медленнее ездить.
Тем не менее что-то было явно не так. Несколько мужчин с площади были так этим озабочены, что отправились к синьядоре.
– Он уже некоторое время не бывал тут. Но когда он приходит, можете не сомневаться: я вам, шакалам, не выдам его тайн. Этот дом все равно что исповедальня. А ну вон отсюда! – И она прогнала их концом швабры.
Один только дон Орсати знал источник мрачного настроения Англичанина. Это было задание, какое он выполнил в Лионе, – швейцарский профессор по имени Эмиль Якоби. Убийство этого человека оставило шрам в сознании Англичанина. Дон Орсати предложил Англичанину девочку – прелестную итальяночку, с которой он познакомился в Сан-Ремо, – но Англичанин отказался.