Убийца по прозвищу Англичанин
Шрифт:
– Отлично.
– Весьма основательную сумму.
Анна указала на груду денег на столе:
– В какой валюте вы предпочитаете?
30
Цюрих
В булочной, в пяти милях к северу от Цюриха, Габриель позвонил по телефону и купил хлеб. Вернувшись в машину, он застал Анну за чтением письма, которое написал ее отец вечером, перед своим убийством. Руки ее тряслись. Габриель включил мотор, и машина влилась в поток транспорта на шоссе. Анна сложила письмо, сунула его обратно в конверт и положила конверт в ящик-сейф. Ящик этот, хранивший полотна, лежал на заднем сиденье. Габриель включил «дворники». Анна прижалась головой к окошку и смотрела, как по стеклу стекает вода.
– Кому вы звонили?
– Нам нужна будет помощь, чтобы выбраться из страны.
– Зачем? Кто может нас остановить?
– Те же, кто убил вашего отца. И Мюллера. И Эмиля Якоби.
– Как же они нас найдут?
– Вы въехали вчера в страну по вашему паспорту. Затем вы арендовали эту машину на ваше имя. Город-то ведь маленький. Так что нам следует действовать исходя из того, что им известно о нашем пребывании в стране и что кто-то видел нас на Банхофштрассе, хотя вы и изменили внешность.
– Кто эти они, Габриель?
Он вспомнил письмо Рольфе. «Есть в Швейцарии люди, которые хотят, чтобы прошлое осталось таким, как есть, – погребенным в банковских сейфах на Банхофштрассе, и они не остановятся ни перед чем, чтобы это было так».
Что, черт возьми, он хотел этим сказать? «Есть в Швейцарии люди…» Рольфе знал в точности, кто они, но даже в смерти любящий тайны старый швейцарский банкир не мог раскрыть слишком много. Однако ключи к разгадке и косвенные доказательства были налицо. С помощью предположений и догадок Габриель, пожалуй, сможет заполнить пустоты, оставленные стариком.
Инстинктивно он подошел к решению проблемы, словно это была картина, требующая реставрации, – картина, которая, к сожалению, немало пострадала на протяжении веков. Он подумал о картине Тинторетто, которую однажды восстанавливал, – варианте «Крещения Христа», который венецианский художник написал для приватной часовни. Это была первая работа Габриеля после взрыва в Вене, и он намеренно выбрал работу потруднее, чтобы забыться. Картина Тинторетто была как раз такой. За столетия исчезли большие куски оригинальной живописи. Собственно, на полотне было больше пустых мест, чем тех, где были краски. Габриелю, по сути, пришлось написать всю картину вокруг пятнышек оригинала. Наверное, так надо поступить и в данном случае – переписать всю историю вокруг нескольких пятнышек известных ему фактов.
Возможно, все происходило так…
Аугустус Рольфе, известный цюрихский банкир, решает раздать свою коллекцию картин импрессионистов – коллекцию, в которой, как он знает, содержатся работы, конфискованные у евреев во Франции. В соответствии со своим характером Рольфе хочет произвести передачу тихо, поэтому он вступает в контакт с израильской разведкой и просит, чтобы в Цюрих она прислала своего представителя. Шамрон предлагает Габриелю встретиться с Рольфе на его вилле, используя в качестве «крыши» реставрацию Рафаэля.
«К сожалению, им стало известно о моих планах раздать коллекцию…»
Рольфе где-то совершает ошибку, и об его плане передать картины Израилю узнает кто-то, кто хочет этому помешать.
Они считают себя патриотами, хранителями идеала Швейцарии – ее нейтралитета и ее жесткой независимости. Они крайне враждебно настроены к посторонним, особенно к тем, кто, по их мнению, угрожает их выживанию…
Кто может почувствовать угрозу себе от того, что некий швейцарский банкир передаст не совсем честно созданную коллекцию картин Израилю? Другие швейцарские банкиры, у которых есть такие же коллекции? Габриель попытался посмотреть на это их глазами, с точки зрения этих «хранителей идеала Швейцарии – ее нейтралитета и ее жесткой независимости». Что произошло бы, если бы публика узнала, что Аугустус Рольфе обладает таким количеством картин, считавшихся навсегда утраченными? Крик поднялся бы оглушительный. Еврейские организации по всему миру накинулись бы на Банхофштрассе, требуя, чтобы банки открыли свои сейфы. Ничто меньше систематического поиска по всей стране не было бы приемлемо. Если бы вы были одним из этих так называемых хранителей идеала Швейцарии, вам было бы легче убить человека и украсть его коллекцию, чем отвечать на неприятные вопросы о прошлом.
«Они подослали ко мне человека из службы безопасности, чтобы попугать меня…»
Габриель вспомнил о сигаретах «Силк катс», которые он обнаружил в пепельнице на письменном столе в кабинете Рольфе.
«…человека из службы безопасности…»
Герхардта Петерсона.
Они встретились в Цюрихе в тихом кабинете Рольфе и стали обсуждать ситуацию как разумные швейцарские джентльмены – Рольфе курил свои «Бенсон-энд-Хеджес», Петерсон – свои «Силк катс».
«Зачем передавать картины сейчас, герр Рольфе? Прошло столько лет. Сейчас уже ничто не может изменить прошлого».
Но Рольфе неумолим, и тогда Петерсон устраивает так, чтобы Вернер Мюллер украл картины.
Рольфе знает, что на следующий день приезжает Габриель, тем не менее он настолько обеспокоен, что пишет ему письмо и оставляет его на секретном номерном счете. Затем оставляет фальшивый след. По телефону, который, как он знает, прослушивается, он назначает встречу в Женеве на следующее утро. Затем делает все необходимое, чтобы Габриель мог войти в виллу, и ждет.
Но в 3 часа ночи система охраны виллы внезапно отключается. Команда Петерсона входит в дом. Рольфе убивают, картины забирают. Шестью часами позже Габриель приезжает на виллу и обнаруживает тело Рольфе. В процессе допроса Петерсон выясняет, как старик собирался передать свою коллекцию. Он понимает также, что план Рольфе пущен в ход в большей мере, чем он представлял себе. Он выпускает Габриеля, предупреждает, чтобы тот не появлялся больше на швейцарской земле, и ставит его под наблюдение. Возможно, он и Анну ставит под наблюдение. Когда Габриель начинает свое расследование, Петерсон узнает об этом. Он устраивает подчистку. Вернера Мюллера убивают в Париже, а его галерею уничтожают. Засекают встречу Габриеля с Эмилем Якоби в Лионе, и тремя днями позже Якоби убит.
Анна отломила кусок от хлеба.
– Кто это – «они»? – повторила она.
А Габриель подумал: сколько времени он молчал, сколько миль за это время проехал.
– Я не уверен, – сказал он. – Но возможно, все происходило так…
– Вы в самом деле думаете, это возможно, Габриель?
– Собственно, это единственное логическое объяснение.
– Господи, кажется, меня сейчас стошнит. Я хочу выбраться из этой страны.
– Я тоже.
– Словом, если вы правы в своей теории, есть еще один вопрос, на который надо найти ответ.
– А именно?
– Где теперь эти картины?
– Там, где они всегда были.
– Где, Габриель?
– Здесь, в Швейцарии.
31
Барген, Швейцария
В трех милях от границы с Германией, в конце узкой долины, усеянной лесозаготовительными деревушками, стоит унылый маленький городок Барген, знаменитый в Швейцарии лишь по одной причине, а именно: это самый северный город в стране. Возле шоссе находится газоколонка и рынок с гравиевым паркингом. Габриель выключил мотор, и они с Анной стали ждать в стальном свете дня.