Убийца со счастливым лицом. История маньяка Кита Джесперсона
Шрифт:
– Она была для отца как рабыня. Она испытывала облегчение, когда он уезжал. Могла вздохнуть свободно.
Глэдис была аккуратна и в домашнем хозяйстве, и по отношению к себе и родным. Она сама шила детям одежду, включая брюки и пиджаки. Когда с годами она прибавила в весе, то разработала себе новый гардероб, скрывающий полноту. Она вязала «индейские свитера» для всех членов семьи. Трепетно относилась к своему внешнему виду и держала дверь спальни накрепко закрытой после того, как химиотерапия вынудила ее носить парик. Но вязанье не бросила. К тому времени ее дети уже выросли.
4
«Ну что опять?»
Если посмотреть на опасного
Кит считался самым медлительным из детей Джесперсонов, «копушей», как описывала его сестра. Он родился 6 апреля 1955 года, и его самым ранним воспоминанием было, как он спускает камень с горки на детской площадке. Камень ударил его младшего брата Брэда по голове, выступила кровь, и тот заплакал. Сестра Шерон взяла вину на себя – не в последний раз.
К двумя годам Кит умел пользоваться туалетом, был послушным, тихим, но легко отвлекался. «Он ни на чем не мог сосредоточиться надолго», – вспоминала родственница. Его частенько ругали за медлительность, но ему, казалось, было все равно.
Позднее его отец начал снимать на камеру их семейные выезды за город. Маленький Кит всегда плелся в десятке метров позади остальных, разглядывая деревья над собой и подволакивая ноги. При каждом выезде он обязательно терялся, и его приходилось искать. В семье постоянно звучала фраза: «А где Кит?» Второй фразой, приходившей на ум при упоминании Кита, было «Ну что опять?». Он был неспортивным, медленно бегал, не любил командные виды спорта и настольные игры – за исключением криббеджа. Переставлять колышки на доске для криббеджа он научился раньше, чем читать.
Дети Джесперсонов росли в загородной атмосфере: сначала в Чилливаке, Британская Колумбия, а позднее в четырехстах километрах к югу в Селе, Вашингтон, – городке с десятитысячным населением, представлявшем собой огромный яблоневый сад. Никто не мог вспомнить времени, когда в семье не было бы лошадей, овец, уток и собак. Отец, вечно переезжавший с места на место, построил дом в Чилливаке на земле, куда его предки переехали в 1909 году, в сельской местности. Он взял напрокат бульдозер и расчистил пять акров земли, соорудил амбар с чердаком для детей и деревянный мост достаточной ширины, чтобы лошади, принадлежавшие семье, могли переходить по нему небольшой ручей с истоком чуть выше их участка. Позднее он построил на ручье дамбу и водяное колесо, чтобы ловить чавычу и серебристого лосося, когда те идут на нерест в верховья Веддер-ривер. Иногда на участок забредали черный медведь, олени, лисицы или случайный бык, сбежавший с соседней фермы. Лес привязал к клену, росшему на берегу ручья, тарзанку, с которой можно было перепрыгивать на другой берег, и все лето оттуда доносился детский визг.
Глэдис Джесперсон, устав собирать детей, разбегавшихся в разные концы семейных владений, купила себе оранжевый свисток, пронзительный звук которого был слышен за несколько километров. Заслышав его, дети бегом бросались домой. Годы спустя Кит продолжал вздрагивать и просыпаться при звуке материнского свистка, проносившегося по тюремным коридорам в его беспокойных снах.
Он был застенчивым еще до того, как пошел в школу. Любил играть один: копал туннели в горах песка, строил форты, кидался камешками в форелей и лососей в ручье.
– Кит такой чудесный малыш, – говорила друзьям его мать. – Может сколько угодно сидеть на одном месте. Приходишь час спустя, а он все там же.
Он прекрасно чувствовал себя в собственной компании.
– Дома мне всегда было неуютно, поэтому я фантазировал. В то время это называлось «спал наяву». Я представлял себе, что я шахтер или управляю строительной техникой. Я брал лук и стрелы и становился великим белым охотником в Африке. Я стоял возле нашего ручья и выпускал торпеды по вражеским подводным лодкам, представлял себе океан и посылал на битву миноносцы. Когда у меня наконец появилось собственное воздушное ружье, я превратился в снайпера, стреляющего по врагам. Я видел себя борцом за справедливость, военным героем, супер-мальчиком! Кит должен был спасти мир.
Сидя в четырех стенах, которые будут окружать его до конца жизни, спаситель мира вспоминал, что дом его детства был «тихим и мирным, когда отец отсутствовал, и становился пугающим, когда отец приходил».
По странному парадоксу, Кит считал себя любимчиком отца. «Мы с отцом проводили много времени вместе, играли в криббедж, катались на лошадях по холмам. Пока я следовал его правилам, он был лучшим отцом на свете – добрым, остроумным, забавным. Он позволял помогать ему во многих его делах, с ним я чувствовал себя особенным. Но он никогда не ослаблял своих требований, а они были жесткими. Если мы ехали в его пикапе, он поручал мне держать свое пиво или кока-колу и говорил: «Прольешь хоть одну чертову каплю, и ты мне не сын!» Я постоянно находился в напряжении.
Любимым инструментом наказания у почтенного патриарха был его широкий кожаный ремень. «Все мои дети получали этого ремня, – признавал Лес годы спустя. – Когда я был ребенком, меня лупили куда сильнее, чем я – их, но я не вырос серийным убийцей. Многим детям в наше время не помешает хорошая порка. Я был строг, но я был хорошим отцом. Я растил моих детей так, как растили меня».
Кит вспоминал, как прятался под кухонным столом, чтобы избежать наказания.
– Мне было четыре года. Отец кричал: «Не вздумай убегать от меня». Он швырнул меня на пол, вытащил из брюк ремень и сложил его пополам, а потом дернул за концы, и ремень издал страшный хлопок. Потом он стал бить меня по заду сложенным ремнем. Сказал, чтобы я не вздумал реветь, иначе он даст мне повод для слез по-настоящему [4] . Я закусил губу и молчал.
4
Лес Джесперсон категорически отрицает, что подобный эпизод имел место. (Прим. авт., если не указано иное.)
Кит вспоминал, как его побили ремнем за то, что он камнем убил любимую утку отца. Мать пыталась помешать этому, но в конце концов сдалась.
– Мама всегда была на нашей стороне, но она не могла запретить отцу напиваться. Иногда она шлепала меня по заду большой деревянной ложкой, но никогда всерьез. Обычно она говорила: «Подожди, вот отец вернется, тогда получишь». Наказывал нас только он.
Дюк, ближайший друг детства Кита, вошел в жизнь мальчика незадолго до его пятого дня рождения. Кит делил комнату с младшим братом, Брэдом, но шоколадный лабрадор всегда оказывался на кровати Кита – зарывался в одеяло и тихонько ворчал, когда кто-нибудь тревожил его сон.
Тема собаки – одна из немногих, которые заставляли Кита оживиться при последующих обсуждениях его детства.
– Я до сих пор сплю в позе эмбриона, как будто оставляю место для Дюка. Мы с ним замечательно проводили время. Он был настоящим бойцом. Гонял лососей по ручью, а когда возвращался домой, от него пахло кошачьим кормом. Бросался на машины, и его сбивали семь раз – он считал, что это его работа, а поскольку Дюк был Джесперсоном, ничто не могло его остановить. Когда злобные псы мистера Гамильтона забегали к нам во двор, Дюк их выгонял. Из одиннадцати собак Гамильтона он убил двоих и покалечил троих.