Убийце — Гонкуровская премия
Шрифт:
— Значит, люди правы. Он был скрягой и копил деньги.
— Не совсем так. Букинисту нужны были деньги. Он хотел издать книгу, книгу об истории монастыря Сен-Пьер. Ведь это, как вы знаете, гордость Муассака. Старик не доверял нынешним деньгам. Ему нужно было золото. Он считал, что, имея золото, он сможет продолжить свои исследования и в дальнейшем издать свой труд.
— И Фризу нашёл эти деньги?
Жозэ затянулся сигаретой и улыбнулся.
— Убийца их обнаружил до него. Вот, представьте себе все, что произошло: раздались три револьверных выстрела. Букинист рухнул
Потому что этот убийца, насколько я понял, весьма любознателен. Он ходит по квартире, осматривает шкафы, кровать. Короче говоря, он находит припрятанные пятнадцать монет. Это, конечно, не состояние. Убийца задумывается. Он пришёл сюда не с намерением грабить. Он пришёл, чтобы убить старика Мюэ, так как в романе написано, что он его убивает. И вот этот честный убийца оказывается в шкуре грабителя. Труп и исчезновение пятнадцати золотых монет. Самое, что ни на есть, банальное дело. Убийца это понимает. Как же ему поступить? Забрать деньги?
Конечно, добыча упала с неба. Но нет, он пришёл не с целью грабежа, он пришёл, чтобы оставить свою подпись, чтобы прикрыть труп накидкой Симони, вернее похожей на неё накидкой. Он хочет, чтобы об этом узнали, хочет, чтобы никто не заблуждался на его счёт. Он не вор и не простой убийца. Что же делать? Унести монеты? Никто не узнает, что исчезли деньги. Но, поразмыслив, убийца рассудил, что вдруг кто-нибудь знает о существовании монет, и тогда об этом заговорят, скажут, что преступник — грабитель. А убийца не хотел этого. И он высыпает монеты на зеленую накидку, разбрасывает их по сукну, точно звезды в небе, пусть, мол, их все сразу увидят и убедятся, что это не обычное преступление. Вы меня поняли?
— Конечно! Все это очень хитроумно. Но недостаёт одного.
— Чего же?
— Имени убийцы.
Жозэ скорчил смешную гримасу.
— Да, у меня ещё нет полной уверенности в моей догадке, и я пока ничего не скажу. У меня есть принцип, которого, как вам известно, я всегда придерживаюсь: прежде нужно твёрдо убедиться самому.
Глава 11.
ОН ВЫШЕЛ ИЗ ТУМАНА
Наконец-то раскрылась эта ужасающая тайна.
Под вечер Жозэ Робен позвонил в несколько мест по телефону и заявил, что он измучен жизнью, которую ведёт последние дни, что все эти неразрешимые загадки довели его до мигрени и ему необходимо рассеяться.
В Рексе как раз показывают замечательный детективчик. Вот на него он и пойдёт.
Там, по крайней мере, не надо будет ни о чем думать. Он усядется в кресло и будет ждать слова конец, а в это время кто-то другой пусть занимается расследованиями.
Робен говорил с большой искренностью. Часов в семь вечера его видели в баре Пари-Нувель в обществе нескольких сотрудников из других отделов; он пил аперитив. Казалось, он был очень далёк и от таинственного убийства в Муассаке и от Молчания Гарпократа. Он дал в завтрашний утренний номер небольшой материал на две колонки на вторую полосу.
— Большего это дело не заслуживает, — заявил он Рози Соваж. — Я думал, что вот-вот нападу на след, но все стоит на одном месте. Посмотрим, что нам принесёт завтрашний день.
— Жаль, — проговорила Рози Соваж, устремив на репортёра дружески— насмешливый взгляд своих красивых карих глаз. — Завтра Глобус обгонит нас на несколько очков. Они дают статью Воллара Убийца недостоин Гонкуровской премии.
— Знаю, — ответил Жозэ. — Воллар рассердился, что премия досталась другому.
Он просто мстит.
— Надо было нам опередить их.
— Где уж там, — ответил репортёр. — Вы ведь сами великолепно знаете, дорогая моя. Вари и д'Аржан убеждены, что это шедевр.
Прежде чем уйти из редакции, Жозэ положил в ящик своего стола несколько листков, исписанных мелким почерком. Когда он отправился ужинать, в зубах у него была зажата сигарета, руки засунуты в карманы и всем своим видом он как бы говорил: я закончил работу и собираюсь спокойно провести вечер.
К концу дня Бари, главный редактор Пари-Нувель, позвонил члену Гонкуровской академии Морелли, специалисту по исторической литературе. Отец Бари дружил с родителями Морелли. Хорошие отношения между обеими семьями сохранились и поныне.
Нельзя сказать, чтобы они были особенно близкие, но время от времени Бари навещал Морелли или передавал ему приветы через общих знакомых.
— Ах, это вы, Бари! — воскликнул Морелли. — Добрый вечер. Как я поживаю?
Спасибо, все хорошо.
— Я уже звонил вам сегодня, но не застал…
— Правильно, меня не было дома.
— Я хотел узнать ваше мнение по поводу некоторых слухов. Простите меня за профессиональную нескромность, но говорят, что жюри собирается объявить недействительным первое голосование и одним росчерком пера лишить этого таинственного Дубуа лавров, которыми его увенчали. Как следует расценивать эти слухи?
На другом конце провода Морелли, наверное, улыбнулся, возможно даже с досадой.
— Не буду от вас скрывать, действительно речь шла о чем-то в этом роде. Главное — придумать, как это сделать и искусно обойти положение о Гонкуровских премиях…
Понимаете?
— Прекрасно понимаю и, кстати, полностью вас поддерживаю, — ответил Бари.
— Совершенно ясно, что мы не можем дольше находиться в этом нелепом положении.
Первый веский аргумент нам подсказал Симони: ведь лауреат не соизволил явиться, и теперь понятно, почему! Мы имеем право считать, что жюри нанесено оскорбление как самим романом, который оказался прелюдией к преступлению, так и тем, что автор не пожелал прийти. Вы поняли, что я хочу сказать: мы имеем дело и с обманом и с преступлением.