Убийства единорога
Шрифт:
Маленький человечек в ермолке мечтательно возвел глаза к потолку:
— Когда много лет назад я имел честь служить республике в качестве полковника спаги, [24] мне не раз приходилось сталкиваться с людьми, которых вы именуете «крутыми». Современная их разновидность меня не впечатляет. В наши дни появилась тенденция полагать, будто «крутость» в основном состоит из дурных манер. Думаю, это ошибка, и я отнюдь не уверен, что грубость лексикона прямо пропорциональна мужеству. Что касается Огюста, не беспокойтесь. Прежде чем стать моим ординарцем, а позднее слугой, он был чемпионом в тяжелом весе среди боксеров Французского иностранного легиона…
24
Спаги — французская кавалерия в Алжире.
— Да, мой полковник.
— Тогда, друзья мои, если вы проследуете к камину в библиотеке…
Послышался резкий стук дверного молотка, и мы повернулись. Огюст расправил плечи и пошел открывать. На пороге стоял чопорный француз, которого я принял за врача или юриста. У него были чисто выбритое лицо с резкими чертами и тяжелым подбородком и маленькие очки, сквозь которые он разглядывал нас из-под полей черной шляпы. Под мышкой он держал портфель, барабаня по нему другой рукой.
— Я принес плохие известия, месье, — обратился человек к Рэмсдену, говоря с типично средиземноморским акцентом. — Пилот сообщил мне, что наш самолет невозможно отремонтировать быстро и что этой ночью нам не удастся продолжить полет.
Глава 6
НЕВЕРОЯТНЫЙ ПАССАЖИР
Наш хозяин повел нас по коридору. Электрические лампы, прикрепленные к колоннам, только усиливали мрачность пустого помещения — тени в углах казались шевелящимися. Я нервно озирался, потом с усилием взял себя в руки. Д'Андрье открыл дверь слева, и мы очутились в просторной комнате с огромным камином, где весело потрескивал огонь. Это была гостиная, наполненная запахами кофе, портьер и политуры, которые присутствуют почти во всех французских гостиных, и обставленная белой с позолотой мебелью в стиле ампир. Но, по контрасту с аккуратным обликом хозяина, она выглядела неухоженной и почерневшей от сырости, как будто годами оставалась запертой. Очевидно, д'Андрье бывал здесь нечасто. Комнату освещали бра в стеклянных абажурах с хрустальными подвесками, а под окнами шумела река. Неуместным предметом казалась только голова суматранского леопарда над камином.
Огюст забрал промокшую верхнюю одежду у всех, кроме пришедшего последним, который чопорно стоял у камина, облаченный во все черное.
— Благодарю месье за любезный прием, — обратился он к нашему хозяину, — но ситуация просто невозможная. — Он говорил отрывистым голосом, постукивая пальцами по портфелю и расправляя плечи. — Пилот утверждает, что мы не сможем вылететь до завтра…
Вмешался Г. М. Зная его страсть к сленгу и крепким выражениям, я испытал облегчение, услышав сравнительно корректный французский.
— А радиотелефон? Как насчет его? У пилота должен быть радиотелефон. Пусть он сообщит о происшедшем в Париж, и за вами пришлют машину из Шартра или Орлеана.
— Он мог бы это сделать, месье, если бы какой-то негодяй не разбил радиотелефон. Я сам видел обломки.
Глаза д'Андрье блеснули вновь.
— Какая жалость! Но вы не должны меня оскорблять. А я буду глубоко оскорблен, друзья мои, если вы откажетесь провести ночь под моим кровом. Огюст! Вы знаете, что делать.
— Я снова благодарю месье за любезность, но это невозможно, — отозвался мужчина в очках. — Мне нужно быть в Париже рано утром. Я доктор Эбер — полицейский врач департамента Буш-дю-Рон из Марселя. — Он произнес это несколько напыщенно. — Я еду в Париж по официальному делу, и задержка была бы весьма некстати. Но едва ли необходимо проводить здесь ночь. У вас есть телефон?
— К сожалению, нет. Я не люблю телефоны и не нуждаюсь в них. Кроме того, было бы нелегко протянуть кабель так далеко через…
— Но ведь у вас имеется электричество.
— Да, месье доктор. Я всего лишь сказал, что у нас нет телефона. — Голос д'Андрье звучал учтиво, но взгляд стал суровым. — Ток подает моя собственная динамо-машина в подвале.
— А автомобиль у вас имеется?
— Нет. Понимаете, я отшельник. Провизию мне доставляют дважды в неделю на телеге из Орлеана. В тех редких случаях, когда я покидаю дом, я езжу верхом. — Он задумался. — В моей конюшне на… на Большой земле есть несколько хороших лошадей. Вы наездник, месье? Я предпочел бы не выпускать Грома или Трефовую Даму при такой погоде, но если вы настаиваете…
— Я не езжу верхом, — прервал Эбер. Тем не менее он оживился, повернулся к нам и заговорил по-английски, иногда запинаясь: — Кто-нибудь из вас, джентльмены, умеет обращаться с лошадью? Пусть он отправится в ближайшую деревню и приведет автомобиль.
— Я умею, — признался Миддлтон, — но будь я проклят, если сделаю это. Существует ли реальная причина, доктор, для скачки в духе Пола Ривира? [25] У нас чудесный хозяин и великолепный дом. К чему рыпаться? Кроме того, я хочу посмотреть, что произойдет. Верно, Эльза?
25
Ривир Пол (1735–1818) — американский серебряных дел мастер, прославившийся ночной скачкой 18 апреля 1775 г. с целью предупредить колонистов Массачусетса о приближении британских войск.
Даже Хейуорд одобрительно кивнул. Он сидел на стуле в углу, расставив колени, и, если бы не очки и короткий серебристый «помпадур» на голове, выглядел бы точь-в-точь как дворецкий из салонной комедии. При этом в нем ощущались достоинство и твердость. На нем были мешковатый костюм горчичного цвета, голубой галстук и такой же расцветки носки. Каждый раз, когда он улыбался, уголки его рта приподнимались, как края полумесяца, а глаза прищуривались.
— Я не верю в эту чушь, — заговорил он приятным голосом, разминая в пальцах сигару. — Повторяю, Рэмсден, кто-то вас разыгрывает. Я ожидаю встретить здесь этого мошенника не больше, чем… ну, скажем, единорога. Но, как сказал мистер Миддлтон, к чему рыпаться? У нас превосходный хозяин, веселая компания и «Рёдерер» 1921 года. Так что, друзья мои, я вполне удовлетворен. — Он вставил в рот сигару. — Почему, доктор Эбер, вы так стремитесь уехать?
— Я мог бы спросить, — вежливо отозвался Эбер, — почему вы так стремитесь остаться, но не стану этого делать. Zut! [26] — неожиданно рявкнул он. — Вам известно, что знаменитый преступник угрожал лететь с нами в самолете. Вчера вечером об этом сообщили все марсельские газеты.
— Нам известно и побольше этого, — проворчал Рэмсден. — Покажите ему письмо, месье д'Андрье.
Доктор прочитал письмо, и его лицо пожелтело.
— И никто из вас ничего не предпринял? Вы что, с ума сошли? Неужели вы даже не вызвали полицию?
26
Черт возьми! (фр.)
Хейуорд пошевелился на стуле.
— Не будем начинать все заново. Напротив, доктор, если кто-то из полицейских здесь появится, дворецкому приказано вышвырнуть его пинком пониже спины. Теперь все довольны?
Молодой Миддлтон, раскачиваясь на каблуках, что-то бормотал по-немецки озадаченной Эльзе и выглядел почти таким же довольным, как д'Андрье.
— Попробую выдвинуть несколько догадок, — сказал он. — Для начала заявляю, что мистер Хейуорд — это Гаске.
— Что? — воскликнул Рэмсден, повернувшись к нему. — Почему?