Убийства в монастыре, или Таинственные хроники
Шрифт:
Она опустила голову, повернулась и хотела молча уйти.
— Останьтесь! — крикнул он ей вслед.
Так же он крикнул тогда, ночью в Суассоне, когда король во второй раз отверг Изамбур и Герину не хотелось оставаться одному.
Только тогда его голос звучал вкрадчиво и страстно, не только потому, что она была женщиной, но и потому, что в его голове, опьяненной желанием, пронеслась мысль: она похожа на меня. Она достойна меня.
Теперь София знала, что не может уйти, не ответив, хотя бы для того, чтобы раз и навсегда избавиться
София повернулась, подняла руку и ударила его морщинистое, постаревшее лицо. Хотя она сделала это не так сильно, как в молодости, но он все равно покачнулся. Его голова откинулась назад, что-то болезненно хрустнуло.
Когда он снова взглянул на ее, потирая ушибленную щеку, в его лице не осталось ни смущения, ни враждебности, ни усталости и скуки, столь свойственных ему. Он смотрел на нее удивленными глазами ребенка, с которым произошло что-то из ряда вон выходящее. Теперь пришла его очередь молчать.
А София рассмеялась — насмешливо, потому что он очень забавно выглядел, и освобожденно, потому что ей удалось наконец ударить его. Она уже пыталась сделать это дважды — в тот день, когда пришла к нему беременной, и позже, когда просила за Теодора.
Теперь судьба Теодора была решена, и ей показалось, что у нее нет сил противиться ей, как и его отчаянным жестам. Она отступила назад, чтобы показать, что ему не придется выгонять ее насильно, но, отвернувшись, услышала жалобный вздох.
— Я позабочусь о том, чтобы Бланш не распространяла о вас дурные слухи, — сказал он. — Мне не известны ваши планы, но она не может просто так прогнать вас из двора.
Улыбка исчезла с ее губ. Она не решалась объясниться, признаться, что благодарна ему за это, что теперь в ее жизни осталась только одна задача, которая стояла перед ней и во время путешествия в Париж: стать хронисткой Изамбур и сопровождать ее повсюду.
— Все хорошо, — едва слышно пробормотала она. — Все в порядке... Хватит на сегодня.
Это были ее единственные слова за долгое время. Ударив брата Герина, она освободилась от ярости, но все же не была готова тотчас же простить его. В последующие годы она старалась вообще не разговаривать с ним и снова заговорила только тогда, когда умер король Филипп.
Из хроники
Франция, созданная Филиппом Августом, включала в себя не только маленький регион вокруг Парижа, но и Нормандию, все земли восточнее Луары и Лангедок и Вексин.
Последние годы прошли почти мирно. С язычниками на юге сражался его сын Луи, а в Париже и Фонтенбло он занимался прежде всего управлением государства, раздачей должностей, которые он отнимал у тщеславных, жадных до власти графов и баронов и передавал их разумным, верным королю подданным.
В последний раз, в июле 1223 года, ему понадобилось сказать свое слово в Лангедоке — те, кто там однажды истребил манихейцев, требовали награды и пытались отбить у Филиппа весь регион.
На обратном пути он заболел. Охваченный лихорадкой в Паси-сюр-Ор, он смог добраться до Мант. Но там ему пришлось остановиться и принять приговор врачей, утверждавших, что это его последнее земное путешествие и что вскоре он отправится в гораздо более длинный путь, чтобы в конце его предстать перед милосердным Господом.
У его смертного одра собрались все верные ему люди, среди них и дофин Луи, превратившийся в последние годы в слабого, послушного прислужника отца.
Вместо того чтобы заразиться гордостью своей супруги, заставлявшей ее вести себя чопорно и строго, он дни и ночи просиживал у изголовья отца, испуганно наблюдая, как тот слабеет день ото дня.
Только однажды он оставил короля— когда королева Изамбур нанесла ему последний визит.
Замок Мант был мрачным и сырым.
София удивлялась тому, что в его темных углах вообще могла держаться паутина, которая при ближайшем рассмотрении казалась сотканной не из серых нитей, а из вязких водорослей.
Черные монахи будто собрались в каждом углу, чтобы обеспечить короля достаточным количеством молитв.
Разговорчивый паж, сопровождавший Софию и Изамбур, был весел и жизнерадостен, будто не ощущал запаха смерти, витающего повсюду. Он рассказал об ужасном монастыре вблизи Мант, откуда пришли все эти монахи.
Рыцарь по имени Дагоберт основал его, лежа на смертном одре, желая таким образом искупить свои грехи. Всю жизнь он грабил, разрушал церкви и нападал на паломников. Особенно нравилось ему калечить невиновных. Сто пятьдесят людей с отрубленными руками или выколотыми глазами жили в этом монастыре. За ними ухаживал монах, который в тот день был освобожден от обычной работы и молился не о спасении души ужасного Дагоберта, а за душу короля.
София почувствовала облегчение, когда паж наконец замолчал и к ним вышел дофин.
Его глаза покраснели, лицо, которое, несмотря на многочисленные битвы, выглядело немного женственным, было уставшим и опухшим.
— Хорошо, что вы приехали вовремя, — сказал он, обращаясь скорее к Софии, чем к молчаливой Изамбур. — Король, прежде чем покинуть эту землю, хочет переговорить со своей супругой. София едва сдержалась, чтобы не усмехнуться. Она уже собиралась спросить, почему только теперь, когда уже ничего нельзя было изменить, он стал бояться за свою душу, как когда-то ужасный Дагоберт, почему мысль о супруге не заставила его покаяться раньше.