Убийства в монастыре, или Таинственные хроники
Шрифт:
Взгляд Софии перешел с Изамбур на тех, кто последовал за ней как за королевой Франции. Глаза Бланш лихорадочно блестели. Может, она по-прежнему страстно желала козьего сыра и черных оливок или справилась с тоской по родине, как и с отвращением, которое у нее поначалу вызывало серое осеннее и зимнее небо? Привыкла ли она действительно к скромной, тихой жизни, которая началась после скандала, или только того и ждала, чтобы снова стать самой могущественной женщиной при дворе?
Вместо обычного презрения она ответила на взгляд Софии с упрямством ребенка, как будто это было ее наказание, а не наказание короля, что ее час пробил и больше ни у кого
Так же, как и Бланш, он не замечал того, что не все смотрели на него с добротой. В глазах большинства читалось неудовольствие. Такими были глаза Филиппа-Гупереля из Болоньи, второго сына Филиппа, которого ему родила умершая Агнесса и который — несмотря на то, что папа признал его законным, — так и не мог избавиться от того, чтобы его называли ублюдком.
Взгляд Софии упал на Готье Корнута, архиепископа Сен-ского, Конрада, епископа из Пуату, кардинала Андольфа, легата Сен-Сьеж, Гийома де Жонвиля, архиепископа Реймского. В их ряду сидел и брат Герин. Он непривычно смотрелся в одежде епископа Сенли, которую надевал очень редко. Его лицо по-прежнему было сковано страхом, вызванного тем, что могущественный и в то же время ненавистный король умер. Он с трудом опускался на колени — возможно, у него болели стареющие суставы.
Уже в замке Мант, в котором умер король, София с сочувствием и насмешкой поняла, что теперь он утратит свое было могущество.
Здесь, среди притихшей толпы, София почувствовала, что буря в ее душе улеглась. Она и правда будто освободилась, благодаря пощечине, которой наградила его много лет назад. А может, помогли слова, которые умирающий король сказал о преступлении Изамбур в первую брачную ночь. Как бы то ни было, она была настроена невозмутимо и доброжелательно.
Позже, когда брат Герин вошел в покои вдовы короля, чтобы обсудить с ее свитой будущее, она рассказала ему о тайне.
— Я всегда думала, что ее единственная защита против че-резчур навязчивого мира — ее жуткий крик, — начала она. — Но оказалось, что сила, вырывавшаяся через крик, могла также порождать невиданную физическую мощь, какой обладает даже не каждый рыцарь. Она слабоумная, не умеет ни говорить, ни писать и кажется такой же беспомощной, как только что вылупившийся цыпленок. Но когда король лег на нее и сделал ее своей женой, когда зажал ей рот сильной рукой, чтобы не слышать ее жалобных стонов, она схватила его за плечи и не просто оттолкнула от себя, а перебросила через всю комнату, будто она — великанша, а он — маленький котенок. Только когда он прекратил ее трогать, она снова погрузилась в себя, и, глядя на нее, можно было подумать, что она и перышко поднять не в состоянии и что эта волшебная сила, проявившись один раз, пропала навсегда. Наверное, это потому, что она достигла своей цели, а после той ночи на нее больше не ложился грубый, бесчувственный мужчина.
Брат Герин смотрел на нее недоверчиво. То ли он считал, что сейчас не время раскрывать подобные тайны, то ли попросту не верил ей.
— Король явно был не в себе, когда рассказывал это, — решительно заявил он, после того как она рассказала ему, откуда узнала тайну. — Посмотрите на королеву... то есть на вдову короля. Разве можно Поверить, что она обладает какой-то силой?
София пожала плечами и вслед за ним посмотрела на худую хрупкую фигуру, которая носила траурный наряд с таким же раснодушием, как и торжественные пышные платья.
— Теперь-то уж точно нет, — сказала она с небольшим сожалением. — Но раньше — вполне возможно. И неважно, что именно она сделала: это было что-то, что сильно напугало и разозлило короля, а что может быть для него страшнее, чем то, что она оказалась сильнее его?
Брат Герин не желал противоречить ей во второй раз, но не мог сдержать неприязни, почувствовав в ее голосе почти что благоговение.
— Но она не была сильнее его, — угрюмо ответил он. — Уже на следующий день он отверг ее.
— Да, конечно! — согласилась София. — Потому что вы ему помогли — и я тоже. Конечно, я и сегодня об этом не жалею, другой возможности у меня все равно не было, и если я стала причиной того, что силы Изамбур иссякли навсегда, значит, этого было не избежать. Но все же я думаю, что она доказала, что обладала волей делать то, что ей подсказывало тело. Она не думала о последствиях. Она была непреклонна и в какой-то степени осталась такой и сегодня, потому что все так же отказывается принимать участие в этом мире.
— Ха! — горько рассмеялся он, будто она намеренно оскорбила его и ему нужно было ответить ей. — Ха! Но она ведь этим совсем не пользуется!
Всего несколько часов назад она неподвижно и равнодушно разглядывала его, но теперь посмотрела на него так, будто он стал прежним, непреклонным, упрямым, и в то же время угрюмым и трусливым. Это был не давний гнев, а воспоминание о том, какой молодой она была во время их первой встречи.
— А вы-то какую пользу извлекли из своей жизни? — вызывающе спросила она. — Вы — один из умнейших людей Франции и тем не менее никогда не стыдились ходить перед королем на задних лапках, как собачонка. А теперь стараетесь прислуживать и его преемнику? Вы что, утешаетесь тем, что именно вы принимаете все решения, даже если это происходит втайне и никогда для вас, вашей жизни и вашего счастья?
— Вы превратились в ворчливую старую женщину, София!
— О нет, — опровергла она упрек. — Нет! Когда-то я думала о вас намного хуже, чем сейчас. Я знаю о такой жизни непонаслышке, и удовлетворения мне она не принесла. Изамбур даже не искала этого, никогда не поднимала нос, стремясь почуять, откуда ветер дует и как лучше себя вести с тем или иным человеком. Ее жизнь, наверное, кажется проклятой по сравнению с нашей, но, по крайней мере, она всегда и без всяких исключений была ее жизнью. Она отталкивала от себя всех. Она никогда никем не пользовалась, чтобы удержать власть. Я пыталась бороться против законов нашего времени. Она же с самого начала не подчинялась им.
— И за это вы уважаете ее?
София задумчиво смотрела мимо него. Вплоть до похорон короля она не думала о том, какие последствия его кончина будет иметь для ее жизни. Теперь она почувствовала отвращение, поняв, что ей придется смириться с нарушенной симметрией дней и жить или при дворе с Изамбур или в доме, ставшим невыносимо пустым после того, как Изидора умерла, Теодор уехал в Италию, а Катерина ушла в монастырь города Корбейль.
— Возможно... немного, — пробормотала она. — Я знаю, вы не любите вспоминать об этом, но был день, когда вы сказали: «Иногда мне хочется просто умолкнуть». Сегодня я чувствую то же самое.