Убийства в монастыре, или Таинственные хроники
Шрифт:
Кто бы там ни правил, он был врагом Филиппа. Сначала он должен был сам добиться власти. Еще при жизни отца в ноябре 1179 года он был коронован Реймским епископом Гийомом, который помазал его священным маслом и надел на него корону. Год спустя, в 1180 году, он взял государственную печать и объявил отца слишком больным, чтобы принимать решения.
Все удивлялись его жажде власти и боялись его жестокости. Опасения также вызывал способ, с помощью которого он хотел сделать Францию великой: он был намерен плести мрачные интриги и сеять раздор. Ему удалось усложнить жизнь старому королю Ангевинской державы, Генриху Плантагенету. У того было четверо сыновей,
Еще несколько лет назад он был близким другом Ричарда Плантагенета, которого также называли Львиное Сердце. Теперь, когда тот стал королем, Филипп превратился в его злейшего врага и искал союза с Данией, чтобы стать ее господином.
На корабле, где по-домашнему пахло дровами и потом, Софию встретила Грета. У нее с собой почти ничего не было, а немногочисленные платья были такими скромными и простыми, что Грета потребовала, чтобы она их при первой же возможности сменила на более красивые и дорогие. София ушла от Арнульфа и ненавистной семьи — убежденная, что больше никогда их не увидит. Она не знала, что именно ее ожидает (ей так и не удалось заставить Арнульфа рассказать подробности о принцессе Изамбур), но была уверена, что рядом с королевой ей будет обеспечена утонченная, духовно насыщенная жизнь, не такая, как в доме тупой Берты или озабоченного болезнями купца.
«Я буду ее хронисткой. Может, рядом с ней, в Париже, в котором так много умных людей, я стану великим ученым и отомщу за насмешки Мехтгильды, за трусость Арнульфа, за глупых родственников моей покойной матери».
Такие мысли занимали Софию, когда она в сумерках покинула Любек и отправилась в двухдневное путешествие в Роскильд, резиденцию датского короля. Королю ее не представили. Торвальд, купец, которому ее передал Арнульф, отвел ее на корабль, стоявший на причале в порту, который должен был отправиться с драгоценным грузом во Францию.
Женщина, которая встретила ее, — Грета служила горничной Изамбур Датской. Она много рассказывала о себе, но почти ничего о принцессе.
— Я не знаю, насколько сейчас удобно беспокоить принцессу... она очень своеобразная, — вот все, что Грета решилась сказать.
Когда София спросила, в чем именно заключается своеобразие Изамбур, Грета не ответила.
Впрочем, Грета тоже не походила на женщин, которых Софии когда-либо доводилось встречать. В отличие от других датчан, отправлявшихся с Изамбур во Францию, она была не высокой и светлой, а маленькой и полной. Ее раскосые глаза, казалось, наполовину скрывали ее взгляд.
Она рассказывала о родном острове на севере Дании, где люди не последовали за Гаральдом Блатландом и не обратились в христианство, а продолжали петь песни о богах, феях и эльфах. Эти истории были такими же жестокими и ужасными, как и сама жизнь. Грета была еще ребенком, когда ее руки огрубели и потемнели, потому что она занималась выделкой кожи, а ее душу отшлифовали сильный ветер и бесцветный снег, которые ограничили все желания до стремления к огню и вяленой рыбе.
Когда Грете исполнилось двадцать, жизнь стала более яркой, но не более радостной. Из далекой Дании на остров пришли мужчины, уничтожили всех язычников, оставив в живых нескольких женщин, чтобы развлекаться с ними. В качестве наказания за такое бесстыдное поведение и бесполезные убийства епископ приказал самым почтенным из мужчин воспитать из дикарки христианку. Их выбор пал на девушку, которая до этого времени казалась глухонемой. Ей дали имя Маргарита, но звали Гретой, и молчунья, попав в более мягкую среду, превратилась в настоящую болтушку. Язык, которым она сначала не пользовалась, стал средством отомстить злой судьбе. Она делала все, что от нее ожидали, вставала на колени перед распятием, когда приказывали, но говорила без умолку. Она отвлекала от работы слуг, постоянно рассказывая им о короле Горме, который был родоначальником датчан и избивал священников, чтобы не становиться христианином, о самом великом из героев, Старкадре, убившем своими руками девятерых свирепых воинов, о короле Гейрроде, который при визите Одина отказал ему в гостеприимстве и был разорван на части.
Теперь, когда София настаивала на том, чтобы повидаться с принцессой, она лишь изливала на нее потоки слов.
— Ты не можешь предстать перед ней, как перед любым другим человеком, — ответила она таинственно. — Сначала ты должна научиться вести себя с ней.
— Я буду служить ей так, как полагается служить принцессе, — решительно ответила София, — именно для этого меня сюда и вызвали. Я знаю, что к даме королевских кровей следует относиться с почтением.
Грета задумчиво пожала плечами.
— Этого недостаточно, ведь ее особенность заключается не в том, что она принадлежит королевскому роду, а в том, что...
Она замолчала, и ее глаза задорно сверкнули. София не понимала ни ее намеков, ни того, почему варварку с севера сделали ближайшим доверенным лицом Изамбур.
Правда, в доме принудительного покровителя Грета освоила латынь и более или менее научилась себя вести, но все равно, как могло получиться, что именно она одевала принцессу, причесывала, подносила ей еду, что именно ее отправили вместе с ней во Францию?
София точно так же не понимала, почему выбрали ее саму почему женщины датского двора отказались последовать зг принцессой Изамбур, чтобы засвидетельствовать бракосочетание.
— Иногда кажется, — начала Грета так таинственно и тихо, будто пересказывала древнюю сагу, в которой нельзя изменить ни слова. — Иногда кажется, будто Изамбур не от мира сего. Говорят, она дочь русалки и короля. Он прожил с ней три дня, но когда вернулся обратно в мир людей, оказалось, что прошло три года. Он рассказывал священнику о странных подводных царствах, и священник, испугавшись, запретил ему возвращаться туда. Тем временем русалка в мучениях родила ребенка, но ее, ослабевшую, подхватили волны и унесли в глубины Северного моря, где ее разорвали чудовища, привлеченные запахом ее крови. Младенца выбросило на берег, там его нашли и принесли отцу. У девочки было человеческое тело, и, казалось, ничто не указывало на то, что это ребенок русалки. Ничто не напоминало о другом мире. Но все же...
Грета замолчала.
Хотя она говорила быстро, не глядя на Софию, ее слова не были похожи на обычную болтовню, в них чувствовалась глубокая искренность. София не знала, что и думать.
В темном чулане, куда ее проводила Грета и где она должна была провести опасное путешествие, ей вдруг стало тесно и душно. Ей казалось, что с каждой волной, поднимавшей еще стоящий на якоре корабль, пол скрипит, а потолок опускается с глухим треском.
Но вскоре эти глухие, неприятные звуки вдруг перекрыл громкий, пронзительный и ужасный крик, какого Софии не приходилось слышать ни из уст больных, ни из уст потной Берты, ни из уст ссорящихся монахинь. Она сжалась в комок, как и Грета.
— О Небеса, уже несколько недель принцесса Изамбур молчала, а теперь опять началось! — испуганно прошептала Грета, охваченная святым благоговением. — Я могла поклясться, что это снова произойдет, поскольку недавно приходил священник, чтобы прочитать с ней молитву, и едва он к ней приблизился...
Она замолчала и вылетела из комнаты, не обращая внимания, на Софию, которая последовала за ней к комнате принцессы, чего раскосая девушка не должна была допускать.
Перед Софией открылось самое жуткое зрелище, когда-либо виденное ею.