Убийственная тень

Фалетти Джорджо

– Да. Больно.

Алан кивнул на диктофон и тихо сказал:

– Останови его.

Ничего другого Джим от него и не ожидал.

– Да.

Они еще помолчали, думая о том, что означают эти слова для окружающих и прежде всего для них самих. Потом Джим словно очнулся, вспомнил, что они с полицейским прибыли сюда по срочному делу.

– Мне надо идти, Алан. И очень тебя прошу, каким бы абсурдным ни показался тебе наш рассказ, не выходи из дома ни в коем случае. Здесь ты в безопасности. Я тебе сообщу, как только что-нибудь

узнаю. – Он показал на диктофон. – Я могу взять его с собой?

– Конечно. Делай с ним что хочешь.

Он сунул в карман маленький аппаратик и уже дошел было до двери, но вдруг что-то его остановило. Он опять повернулся к Алану. Еще не все они сказали друг другу, и Джим несколько секунд размышлял, стоит ли заполнять этот пробел.

То был вечер лавин. Камень, сброшенный с вершины горы, тащит за собой все, что попадается ему на пути. Но он надеялся, что они с Аланом все-таки устоят.

– Я еще кое-что должен тебе сказать. Может, сейчас не время, а может, как раз самое время. Ты намного умнее, рассуди сам. И если сможешь, прости меня.

Спустя столько лет он рассказал Алану Уэллсу, что на самом деле произошло между ним и Суон Гиллеспи. Когда поставил точку, почувствовал, как что-то внутри наконец отпустило, а он и не знал, что все эти годы искал этого отпущения. И, в последний раз оглянувшись на друга, с удивлением увидел на его лице такое же облегчение.

Алан остался один. Долго смотрел на дверь, за которой скрылся Джим. Мысли и слова вихрем кружились в голове.

Из этого вихря вдруг всплыл неподвластный времени ласковый голос Эйприл.

Но не совершай противоположной ошибки. Не принимай любовь за сострадание…

А вслед за ним встревоженный голос Джима.

Не выходи из дома ни в коем случае…

Алан посмотрел на часы и тем не менее решился. Быть может, ему действительно грозит опасность, а может, Джим просто решил перестраховаться. Но так или иначе, случай выйти из дома у него есть, и только он может сейчас удержать его в этой жизни.

Он взял телефон и позвонил Джонасу. Вряд ли тот уже спит. И действительно, голос у шофера был бодрый:

– Да, мистер Уэллс?

– Мне нужно уехать.

Несмотря на поздний час, Джонас возражать не стал. При таком жалованье, как у него, никаких возражений быть не может.

– Хорошо, мистер Уэллс. Куда поедем?

– Довольно далеко, Джонас. На ранчо «Высокое небо».

Глава 40

Джим ехал к дому Эйприл.

Он позвонил ей на мобильный, и она ответила сразу – значит, не спала. В эту ночь, похоже, никто не находил ни сна, ни покоя. Должно быть, непонятная угроза носилась в воздухе и все это чувствовали. Поэтому в окнах горел свет, вывески светились, фары машин озаряли ночные улицы, но всего этого было недостаточно, чтобы разогнать тьму.

– Привет.

Как дела?

– Все в порядке. Что случилось?

– Много всего. И ничего хорошего. Но есть новости. Мне надо тебя увидеть. Где ты живешь?

Джим представил себе ее в свете ночника, сидящей на кровати в ожидании звонка, который наконец раздался.

Если б я понял раньше, мне не пришлось бы спрашивать. Но теперь я буду с ней, когда в ночи внезапно раздастся звонок…

Передавать мысли на расстоянии не все умеют, поэтому пришлось ограничиться скудостью слов:

– На Сан-Франциско, перекресток с Эльм-авеню. У меня маленький коттедж светлого дерева, рядом с большим домом из красного кирпича.

– Понял. Я выезжаю из дома Алана на Форест-Хайлендс. Скоро буду.

Он бросил «Моторолу» на пассажирское сиденье и покатил по ночной улице. Возвращение во Флагстафф показалось ему бесконечным.

Коэн Уэллс заказал его деда – эта мысль не давала ему покоя. Он все твердил себе, что, будь он здесь, непременно понял бы и помешал им. Вот и еще одно бремя вины, которое он всегда будет носить на плечах, как большую белую птицу. Джим теперь пытался обрести в себе Трех Человек, согласно предсказанию Ричарда Теначи, и начал понимать, что труднее всего заслужить прощенье у самого себя.

И потом, этот документ… Он так и не понял, о чем речь. Коэн в своей гневной речи сказал, что он, Джим, единственный наследник. Значит, у деда есть еще какая-то собственность, кроме коллекции кукол Катчина.

Он стал по новой раскручивать клубок вины, но в этот момент ожил его сотовый.

– Алло.

– Джим, это Роберт. Нашел что-нибудь?

– Да, кое-что. Фотографию Джереми Уэллса с двумя типами. Я их узнал по тем старым объявлениям о розыске. Если они были сообщниками Джереми, то могли потом остаться в городе и сменить фамилии.

– Да, это зацепка.

– Слабая, по-моему, но другой у нас пока нет. Попробуй их поискать. Запишешь?

– Сейчас.

Под шуршанье бумаги в трубке послышалась не слишком вдохновляющая тирада человека, который ищет, чем бы записать.

– Пишу.

– Скотт Трумэн и Оззи Сиринго.

– Сиринго… Странная фамилия. Кажется, был такой агент у Пинкертона, участвовал в охоте на Дикую банду. Но в наших краях я точно никого с такой фамилией не встречал.

– То-то и оно. А у тебя как дела?

– Я выяснил, за что Chaha'oh убил Кертиса Ли.

В усталом голосе нет даже намека на то, что он гордится собой.

– Как тебе удалось?

– Поднял с постели адвоката Фельдера и применил к нему тот же прием, что и к Алану Уэллсу. Кое-что рассказал ему, но не все. Говорю, раз уж я нарушаю профессиональную тайну ради спасения людей, то вы и подавно обязаны.

– И что он?

– Помнишь денежные переводы на счет матери, а потом сына? Они от Коэна Уэллса. Кертис Ли – его сын.