Убийство на Эйфелевой башне
Шрифт:
— Бравэ, Бравэ, Бравэ, — тихонько твердила она.
Шок. С сердцем, ушедшим в пятки, она видела, как сами собой раздвинулись красные решетки вольера. Она не успела подумать: «Как меня сюда занесло?!», как лифт уже застыл на втором этаже, в 115,73 метрах над поверхностью земли.
Прислонившись к решетчатой ограде первого этажа башни, Виктор Легри следил за движением лифтов. Компаньон назначил ему встречу между фламандским рестораном и англо-американским баром. Народу в галерее было битком, всюду чувствовалось возбуждение, женщины то и дело издавали короткие нервные смешки, мужчины вели оживленные дискуссии. У тех, кто попадал сюда не в первый
— Говорю же вам, это был ковбой! Он расписался в «Золотой книге гостей» после вас, а прибыл из Нью-Йорка!
Виктор увидел двух мальчиков и девчушку, прилипшую носом к витрине.
— Вот что красиво так красиво! Брошь, а на ней Эйфелева башня, и веера, и вышитые платки…
— Почему вы мне никогда не верите? — не унимался мальчуган с воздушным шариком. — Уверен, он из труппы Буффало Билла!
— Скукота твой Буффало Билл, а вот тут красиво, идите-ка сюда! — Старший из мальчиков показывал пальцем за горизонт. — Представляете, отсюда виден Шартр! Сто двадцать километров. Там Нотр-Дам, а вон Сен-Сюльпис. И еще Пантеон, Валь-де-Грас, у, как классно, да они гигантские, как в «Гулливере»!
— А это что за яйца всмятку, большие какие?
— Обсерватория. Дальше Монмартр, где базилику строят.
— Всего-то кусок пемзы, — проворчал малыш. — А скажи, Гонтран, если я отпущу шарик, он до Америки долетит?
«Хотелось бы мне сейчас быть в их возрасте, — подумал Виктор. — Проживи они еще хоть полсотни лет, такого воодушевления им никогда уже не испытать».
Он заметил собственное отражение в витрине лавки: мужчина среднего роста, худощавый, лет тридцати, лицо расстроенное, усы густые.
«Неужели это я? Почему у меня такой хмурый вид?»
Он подошел к решетчатой ограде, бросил взгляд вниз, на муравейник вокруг Дворца изящных искусств, на людской поток, стремительно бегущий на Каирскую улицу, с разбегу штурмующий крошечный поезд на Декавиль и плотнеющий вокруг необъятного Дворца промышленности. Внезапно он почувствовал, что окружен врагами.
— Тетя, подержите мой шарик!
Прилипшая к скамейке, как моллюск к скале, Эжени боялась пошевелиться. Не возражая, она позволила Эктору привязать шарик за ниточку к ее запястью. Легкий ветерок колыхал гирлянды на вывеске фламандского ресторанчика, усиливая ее головокружение. Ей вспомнился куплет песенки:
Ах, ветер, жизни краткой дни
Любовью нежной осени…
Она почувствовала, что ее сейчас вырвет от омерзения.
— Мари-Амели, останьтесь со мной!
— Но, тетя, так нельзя! Почему мальчикам…
— Извольте слушаться!
Это бесконечное ожидание на втором этаже, пока гости перестанут толпиться у «Золотой книги», совсем ее доконало. С побагровевшими щеками и дрожью в руках она думала, откуда ей взять силы в третий раз пережить переезд в лифте. Эжени неловко поправила высунувшуюся из-под шляпы полуседую прядь. Кто-то сел рядом, потом встал, оступился, навалившись всей тяжестью ей на плечо и не подумав извиниться. Она коротко вскрикнула, что-то ее кольнуло у основания шеи. Пчела? Точно, пчела! Она с гадливостью замахала руками, вскочила, потеряла равновесие, ноги стали как ватные. Ей так хотелось опять присесть. По телу медленно растекалось оцепенение, дышать получалось с трудом. Безвольно пошатываясь, она прошла вперед, держась за решетчатые перегородки галереи. Уснуть. Забыть страх, усталость. Уже теряя сознание, вспомнила, что сказал кюре, когда умер ее ребенок: «Жизнь земная не больше чем прелюдия, так написано в Библии, а Библия — книга, в которой Слово Божие». Она еще увидела, как убегает, исчезая в густой людской сутолоке, Мари-Амели, но позвать ее не было сил, на грудь давила неимоверная тяжесть. Перед слезящимися глазами в беспечной тарантелле кружилась толпа, смыкавшаяся вокруг, все ближе и ближе…
Обмахиваясь шляпой у входа в англо-американский бар, Виктор пытался различить своего друга Мариуса Бонне среди темных рединготов и светлых платьев. Кто-то хлопнул его по спине, он обернулся и увидел низенького пухлощекого человечка лет сорока, прятавшего явную лысину под панамой, надвинутой по самые уши.
— Ну скажи мне, Мариус, ты совсем спятил? Чего тебе прикипело назначать встречу в таком месте? С какой стати? Я ничего не понял в твоем послании.
— Оставь уныние, сверху мир кажется ничтожным, это укрепляет дух. Где твой компаньон?
— Сейчас придет. Да ты-то объясни, о чем речь?
— Мы спрыскиваем пятидесятый номер моей газеты. Она родилась 4 мая, накануне празднования столетия открытия Генеральных штатов в Версале. Ну, а я любуюсь на эту трехсотметровую башню, и душа моя жаждет устроить вам праздник.
— Так ты больше не репортер газеты «Время»?
— «Время» я бросил. С тех пор как последний раз был в книжной лавке, произошло так много! Ты забыл о нашем споре?
— Признаюсь, я не принял твоих планов всерьез.
— Ну так вот, старина, я тебя сейчас удивлю. Если бы я приступил к делам, мне мог бы быть весьма полезен твой компаньон.
— Кэндзи?
— Да, господин Мори задел меня за живое своими насмешками. Я совершил рывок — и сейчас перед тобой директор и главный редактор ежедневной газеты «Пасс-парту», у которой блестящее будущее. И еще я готов сделать предложение, которое тебя озолотит.
Виктор с сомнением поглядел на сияющее круглое лицо Мариуса. Он познакомился с ним у художника Мейсонье и поддался очарованию этого неугомонного южанина. Мариус обладал энергией и смекалкой, а свою речь уснащал литературными цитатами. Покорял и мужчин и женщин притворным простодушием, но мог показаться и острым как бритва, поскольку без обиняков произносил вслух то, что каждый привык держать при себе.
— Приходи, познакомишься с моей командой. Народу у нас немного, и соперничать с «Фигаро», тираж которой восемьдесят тысяч экземпляров, нам пока не под силу, но ведь и Александр Великий был маленького роста!
Они протолкнулись к столику, за которым потягивали напитки четверо, два мужчины и две женщины.
— Дети мои, это Виктор Легри, книжный друг, о котором я говорил, эрудит, его сотрудничество драгоценно для нас. Виктор, представляю тебе мадемуазель Эдокси Аллар, бесценную секретаршу, бухгалтера, сочинительницу и утешительницу.
Эдокси Аллар, томная блондинка с длинными ресницами, окинув его взглядом с головы до ног, удостоверилась, что никакого интереса, кроме профессионального, этот человек для нее не представляет, и послала ему кисло-сладкую улыбку.
— Этот парняга, разряженный как денди, — Антонен Клюзель, ас по части информации! — продолжал Мариус. — Да ведь ты его знаешь, я уже приходил с ним в книжную лавку. Выставляешь его за дверь — так он влезает в окно.
Виктор взглянул на молодого человека дружелюбного вида, белокурого, со свернутым влево носом. Толстый неприятный тип рядом с ним, вытаращив глаза, созерцал собственный бокал.