Убийство на острове Родос
Шрифт:
– Кто? – спросила Рина, опуская сына на пол и расстегивая легкую летнюю курточку.
– Хелен с внучкой.
Дальше расспрашивать Рина не стала, знала, что и так придется выслушать целую историю, подруг и приятельниц у матери было множество, к ней постоянно кто-то приходил, и потом она долго пересказывала дочери всякие сплетни о знакомых.
Она повесила куртку в стенной шкаф, сбросила туфли и, прежде чем пройти в комнату, погляделась в большое зеркало. Оттуда на нее смотрела довольно привлекательная молодая женщина, невысокая, но изящная, со светло-голубыми глазами и выкрашенными в темно-рыжий цвет волосами до плеч, в данный момент небрежно перехваченными сзади резинкой. Но приводить себя в порядок она не стала, все равно Януса не было – она, как и большинство знакомых,
– Есть будешь? – спросила мать. – Теперь ведь в самолетах не кормят.
– Смотря каких, – отозвалась Рина. – Но есть буду. Только сначала приму душ.
– Давай. А я пока уложу Петера. Пошли, детка, – она взяла мальчика за руку и, невзирая на его слабые протесты, увлекла за собой в комнату.
Когда Рина в махровом халате вошла на кухню, мать уже была там.
– Обедать хочешь? – спросила она. – Осталось пюре, можно разогреть и сосиски сварить.
– Поздно уже, – ответила удивленная такой заботой Рина. – Достаточно бутербродов с чаем.
Она включила электрический чайник и открыла холодильник.
Мать дала ей вынуть ветчину, сыр, сделать бутерброды, даже съесть один, но когда чайник вскипел, она налила две чашки, поставила на кухонный стол, села напротив Рины и значительно сказала:
– Сегодня днем приходили из полиции.
– Зачем? – спросила Рина, подняв голову от тарелки.
– Мужем твоим интересовались, – сказала та, четко выделяя слова.
– Янусом?
Мать кивнула.
– А что такое? Он же на Родосе.
– Вот именно! Там убили какую-то женщину, и твой благоверный оказался к этому как-то причастен.
– Шутишь? – спросила Рина холодно. – Какое отношение Янус может иметь к женщине с Родоса?
– Она не с Родоса, – возразила мать. – Выяснилось, что она эстонка и была знакома с Янусом. Наверняка очередная его подружка.
– Они так сказали?
– Нет, так они не сказали, но мне и без того все ясно. Я всегда знала, что этот трутень когда-нибудь впутает нас в темную историю.
– Он не трутень, он поэт, – возразила Рина устало.
– Одно другому не мешает!
– Что же они сказали? – спросила Рина, не обращая внимания на очередной выпад матери, она давно к ним привыкла. Мать невзлюбила зятя чуть ли не с первого дня, это Рину не особенно удивляло, Янус раздражал тещу, в первую очередь тем, что хоть и не валялся в постели до полудня, а вставал по-деревенски рано, зато без конца и без цели болтался по дому, подолгу пил кофе на кухне, уходил и приходил поздно, обедал, когда ему взбредало в голову, словом, ничем не напоминал отца Рины, работавшего денно и нощно, можно сказать, умершего на работе: он получил удар после чересчур бурного совещания. Умершего и оставившего вдове прекрасную четырехкомнатную квартиру и немалые сбережения. Старший брат Рины давно жил отдельно, а Рина с родителями, и через год после смерти отца она привела в дом Януса, посчитав, что места хватит. Собственно, места и хватало, не в месте было дело, просто Янус не соответствовал представлениям тещи о том, каким должен быть глава семьи. Конечно, он получал разные стипендии и гонорары, однако эти доходы не шли ни в какое сравнение с зарплатой Рины, работавшей в мэрии. Но все бы ничего, если б не женщины. Янус не был бабником. То есть он им был, но особенным. Если б женщины сами к нему не лезли, он, скорее всего, вполне довольствовался бы тем, что ему могла предложить семейная жизнь, ибо был ленив и не любил прилагать усилия для достижения чего бы то ни было, женской благосклонности уж точно. Но ореол модного поэта привлекал их, как свет – бабочек. И добро б они ограничивались отношениями однодневными, как те же бабочки…
– Так что же они говорили? – спросила она снова, поскольку мать не ответила. – Конкретно.
– Конкретно ничего, – сказала та сердито. – Ходили вокруг да около, задавали разные дурацкие вопросы.
– Например?
– Например, все ли у вас ладно, не ссоритесь ли…
– И что ты сказала?
– Ничего особенного. Объяснила, что как все, и ссоритесь, и миритесь, в какой же семье без ссор обходится. Да они и не поверили бы, если б я что другое сказала, разве нет?
– Да, – бросила Рина зло, но потом подумала, что мать права, кто поверит, что они с Янусом милуются, как два голубка. Тем более, что копни поглубже, и найдутся люди, которые с удовольствием расскажут, как в прошлом году она выставила Януса вон после того, как встретила на улице в обнимку с наглой девчонкой из издательства. До того наглой, что осмеливалась перед тем даже домой к нему заезжать с гранками или обложкой, еще чем-то… И какого черта надо было пускать его обратно? Ну ладно, клялся, что в последний раз, божился, так разве мужчинам можно верить?… Конечно, Петер каждый день лепетал, спрашивал, где папа, почему папа не идет… Ну и что, забыл бы, как миленький!..
– Я на твоем месте… – начала мать.
– Знаю, знаю, – оборвала ее Рина, недовольная тем, что мать почти угадала ее мысли. – Ты на моем месте давно бы с ним развелась, вышвырнула на улицу, пусть убирается в свою деревню у печи свои стишки царапать. Только ты ошибаешься, теперь и в деревнях не печи, а камины, да и Рапла вовсе не деревня. К тому же ехать ему некуда, место давно занято братишкой, да невесткой, да детишками, да сестренкой незамужней… Так что еще непонятно, может, не согласится он вот так уйти, потребует, чтобы мы у себя ему комнату выделили…
– Ну уж, – отмахнулась мать, но Рина поняла, что та испугалась всерьез.
– Ладно, посмотрим, – сказала она после паузы, – Зачем заранее огород городить? Может, никакого отношения к нему эта женщина не имеет. Пойдем спать, я устала до смерти.
– Завтра воскресенье, выспишься, – сказала мать, но поднялась.
Лицо у нее было озабоченное, еще не заснет, будет всю ночь думать над ее словами насчет квартиры, подумала Рина, но разуверять ту не стала. Да и можно ли быть хоть в чем-то уверенным в этой проклятой жизни?
Вечерняя прогулка продлилась долго. Сначала супруги пообедали в маленьком ресторанчике у моря, можно сказать, на набережной, хотя заведение располагалось по ту сторону шоссе, проложенного по самому краю пляжа. Ветер разгулялся чуть ли не до ураганного, и разыгрался своеобразный шторм, волны не валами, а холмиками беспорядочно ходили по изумрудно-зеленой воде. Набрав со «шведского стола» всякой всячины, Калев горячих блюд, а Диана больше налегала на сыры и маслины, супруги заняли столик на террасе и медленно жевали, созерцая море. После обеда они прошли еще немного по набережной и свернули на поперечную улочку. Заглянули в очередной магазинчик сувениров, из тех, что разбросаны по греческим курортам сотнями и тысячами и уставлены везде одними и теми же изделиями, потрогали тех и других алебастровых богов, приценились к Посейдону, но бронзовый владыка морей, которым Диана хотела обзавестись в качестве оберега от штормов, оказался безбожно дорог, и они пошли дальше, к Старому городу. Пройдя между еще двух гигантских шахматных фигур, ворот было несколько, и все донельзя живописные, они влились в фланирующую по древним улицам толпу, и, как каждый день, стали бесцельно блуждать по разным закоулкам. Словом, когда они добрались до своего пристанища, было уже темно. Вошли в калитку, миновали площадку между нею и садиком, и со скамеечки под гранатовым деревом им навстречу поднялся черный силуэт. Диана от испуга даже присела, к счастью, этого никто не заметил, поскольку незнакомец шагнул вперед, под лунный свет, и был немедленно опознан Калевом, оставившим перетрусившую супругу и устремившимся к новоприбывшему.
– Андрес! Ты что тут делаешь?
– Вас поджидаю, – ответил Андрес коротко.
– Это в данный момент. А вообще?
– Командирован, – ответил тот еще более кратко.
– По поводу? – спросила Диана, придвигаясь поближе.
– Здравствуй, Диана, – сказал Андрес вместо ответа.
– Добрый вечер, – бросил Калев, опередив жену. – Я так понимаю, что тебя прислали распутывать историю, случившуюся рядом с этим самым домом?
– Правильно понимаешь, – кивнул Андрес.
– Я так и думал, что кого-нибудь из Таллина пришлют обязательно, – сказал Калев. – Как-никак убитая – эстонка.