Убийство на Рождество
Шрифт:
– Спасибо, – улыбнулся он. – В темноте не заметил ворота.
Он осторожно развернул машину, чтобы вписаться в просвет между колоннами. Проезжая мимо незнакомца, приветственно поднял руку, но тот не отреагировал. Тремейн заглянул ему в лицо и испытал едва ли не шок: в чертах сквозила откровенная, неприкрытая злоба. Душу этого человека переполняла ненависть.
В следующее мгновение Мордекай Тремейн уже ехал по аллее. В нескольких ярдах от колонн, за поворотом, взору впервые открылся Шербрум-Хаус. Дом стоял примерно в четверти мили от поворота – высокий, темно-серый,
Мордекай Тремейн поспешил заглушить промелькнувший в сознании шепот страха и постарался не обращать внимания на сжавший сердце холод: темнота, снег, напряжение и усталость долгой дороги не оправдывали малодушных уступок причудам не в меру разыгравшегося воображения, – однако убедить себя так и не удалось. Подъезжая к массивному дому с высокими двустворчатыми окнами, Тремейн все отчетливее ощущал, что рок вершит свой суд где-то поблизости, а впереди маячат тьма и ужас.
Глава 3
Любезное приветствие Николаса Блейза и яркое пламя камина заставили Тремейна забыть о недавней подавленности и дурных предчувствиях. Вместе с умиротворяющим теплом весело пылающих дров вернулось душевное равновесие. Наступила уютная реальность дружеского общения и счастливого Рождества.
Мордекай Тремейн отличался незамутненным, по-детски гибким восприятием мира. Ему ничего не стоило в течение нескольких секунд перейти от глубокой депрессии к безоблачному оптимизму, от мрачного ожидания несчастья – к наивному восторгу перед лучшим из миров.
– Мы уже начали волноваться, – признался Николас Блейз. – Дорога выдалась трудной?
– Вовсе нет, – ответил Тремейн. – Просто задержался на полчаса в Калнфорде и выбился из графика. Надеюсь, я не создал неудобств?
– Ни малейших, – заверил секретарь. – В Рождество у нас тут всегда царит суматоха. Еще ждем мистера Лорринга. Профессор должен был появиться вчера, но задержался. Наверное, отправился на поезде, а сейчас железная дорога с трудом справляется с нагрузкой. Сами понимаете, что означает предпраздничный наплыв пассажиров в сочетании со снегом.
– Профессор Лорринг? Уж не тот ли профессор Эрнест Лорринг, который проводил научные исследования по заказу правительства?
Николас Блейз кивнул и повел гостя к двери.
– Он самый. Бенедикт недавно познакомился с ним. Полагаю, решил, что мистер Лорринг слишком много работает и несколько дней в Шербруме пойдут ему на пользу. Кстати, – добавил Николас с улыбкой, – надеюсь, вы любите Рождество!
Мордекай Тремейн вскинул брови:
– Неужели я похож на Скруджа?
– Нет. Просто решил на всякий случай предупредить! Дело в том, что Бенедикт – фанатик рождественских праздников и строго следует канону. Соблюдает все традиции: у нас неизменно присутствуют рождественские гимны, падуб, омела, елка и Санта-Клаус.
Мордекай Тремейн взглянул с подобающим случаю интересом:
– Санта-Клаус?
– Эту роль исполняет сам Бенедикт. Надевает шубу, привязывает белую бороду, которую хранит специально для этого случая. Поздно ночью, когда все уже спят, спускается в рождественский зал и наряжает елку. Заранее готовит подарок каждому. Подозреваю, что работа кипит едва ли не целый год. Однако позвольте проводить вас в комнату. Как только устроитесь, начинайте знакомиться с обитателями дома.
Секретарь ни словом не обмолвился о постскриптуме к письму. Видимо, отложил объяснение до более удобного случая.
К обеду церемония представления гостей завершилась. Мордекай Тремейн, все еще озадаченный вереницей лиц, каждому из которых соответствовало незнакомое имя, обнаружил, что об руку с Розалиндой Марш участвует в торжественной процессии, направляющейся в просторную, сияющую серебром и хрусталем столовую.
Розалинда Марш была весьма выдержанной и уверенной в себе молодой дамой – качество исключительно ценное, поскольку Тремейн так и не смог преодолеть невыгодное положение пожилого холостяка, сохранившего юношеские иллюзии по отношению к противоположному полу. Она с готовностью поддерживала беседу и на каждый заданный вопрос отвечала прямо.
– Я работаю, – сообщила мисс Марш. – Пишу картины. А еще держу в городе художественный салон. Назначаю немыслимо высокие цены и зарабатываю на жизнь с помощью соотечественников, которым толстый кошелек заменяет хороший вкус.
Мордекай Тремейн надеялся, что сумел скрыть как благоговение, так и ужас, внушенный откровенным цинизмом дамы. Красота Розалинды Марш принадлежала к тому типу, какой наиболее точно соответствует категории торжественного величия. Собранные в изысканную прическу светлые волосы в полной мере являли восхищенному взору грациозную шею, и уверенная постановка головы представала в наиболее выгодном ракурсе. Черты лица отличались классической правильностью, а безупречная кожа не имела ни малейшего изъяна. Широко раскрытые голубые глаза смотрели на мир живо и внимательно.
И все же что-то в ее античной внешности нарушало гармонию. Слушая свою спутницу, Тремейн пытался определить, в чем именно заключалось несоответствие, и в конце концов решил, что мешала твердость линий рта и носа. Твердость, граничившая с грубостью. Дама выглядела слишком холодной и напоминала мраморную статую. Тепло женственности не смягчало безупречный профиль, не окрашивало румянцем щеки. Розалинда Марш была деловой женщиной и тем самым внушала опасение.
Внезапно Мордекай Тремейн осознал, что дама обращается к нему.
– Боюсь, в настоящее время я являюсь социальным паразитом, – с улыбкой ответил он на прямой вопрос. – Не делаю ничего, что могло бы оправдать существование на земле. А раньше торговал табаком.
На мгновение Розалинда Марш растерялась, а потом уточнила:
– Полагаю, вы здесь впервые? Где состоялось ваше знакомство с Бенедиктом?
Перевести вопрос на понятный язык не составило труда. На самом деле Розалинда интересовалась, где Бенедикт Грейм отыскал подобное несуразное существо. За стеклами пенсне глаза Мордекая Тремейна лукаво блеснули.