Убийство на Рождество
Шрифт:
Мордекай Тремейн с трудом восстановил подробности той беседы. Постепенно размягчаясь, он все глубже погружался в приятный туман – вечеринку трудно было назвать сухой, – так что сейчас, по прошествии трех месяцев, из памяти стерлись значительные по протяженности эпизоды.
Смутно вспомнилось, как он рассказал новым знакомым, что прежде владел успешным бизнесом по продаже табачных изделий, а сейчас пожинает сладкие плоды долголетнего напряженного труда; упомянул об интересе к криминологии и о дружбе с несколькими офицерами полиции.
Впрочем, подробности увлечения скорее всего остались за рамками беседы. Мордекай Тремейн отчетливо
Пристальное внимание со стороны прессы в период расследования громкого убийства в Далмеринге до сих пор рождало болезненные воспоминания. Мордекай Тремейн вовсе не искал известности, однако наводнившие деревушку репортеры обнаружили его участие в деле и бесцеремонно выставили на всеобщее обозрение. Развязные заголовки и по сей день вызывали у него нервную дрожь.
Он надеялся, что во время излишне откровенной беседы с едва знакомыми людьми не успел признаться в пристрастии к сентиментальной литературе. Дело в том, что Мордекай Тремейн регулярно и самозабвенно читал журнал «Романтические истории». Из номера в номер жадно следил за развитием отношений, страдал и радовался вместе с добродетельными героинями. Однако, несмотря на верность любимому жанру, застигнутый на месте преступления, неизменно смущался и спешил спрятать улику. Бенедикт Грейм вряд ли отнесся бы к безвредной слабости с сочувствием, тем более что при свете дня ночные признания теряют убедительность.
Проблема «Романтических историй» все еще тревожила его несколько недель спустя, когда ясным, но неумеренно морозным утром почтенный джентльмен погрузился в скромный автомобиль массового производства, воплотивший одну из его немногих экстравагантных прихотей, и осторожно покатил по перегруженным улицам Лондона. Важно отметить, что в это самое время очередной номер журнала покоился в чемодане на заднем сиденье. Мордекай Тремейн мог испытывать мучительные сомнения, однако никогда не изменял себе, не отступал и не сдавался.
Он радовался жизни. Напевал веселый мотив, услышанный по радио во время бритья, и не замолкал даже тогда, когда внезапно приходилось проявлять чудеса водительского искусства, чтобы не оказаться расплющенным между неподвижным грузовиком и настырно напиравшим автобусом. Прекрасное настроение не полностью объяснялось ярким солнцем, сквозь стекло дарившим почти весеннее тепло. Не исчерпывалось оно и Рождеством, щедро украшенным свежим снегом и волшебными огнями в витринах магазинов.
Тремейн ехал к приключению. Где-то впереди возникла тайна, и оттого душа потеряла покой. После бесконечно долгих летних дней, когда прелестная деревня Далмеринг погрузилась в ужас, Мордекай Тремейн еще ни разу не ощутил трепета и азарта настоящего криминального расследования. Неуемная страсть к поиску нашла пищу в литературе, а мрачная реальность ненависти, страха и ревности растворилась в пространстве. Он успел забыть о том, что успешно проведенное следствие неизбежно приводит к горькому разочарованию и крушению веры в идеал. Сейчас вспоминались иные стороны процесса: возбуждение погони и напряженный поединок изощренного ума детектива со звериной хитростью убийцы.
Внезапно Мордекай Тремейн неприятно удивился. Кто вообще упоминал об убийстве? В какое фантастическое пространство устремилось его воображение? Он едет, чтобы провести рождественские дни в компании новых друзей. Праздник несет всеобщее счастье и веселье. Так почему же сознание выбрало столь зловещий путь?
Мордекай Тремейн сумел сбросить наваждение, и вместе с ним исчезла утренняя бодрость. С этой минуты глаза за стеклами постоянно сползавшего, но никогда не падавшего пенсне смотрели задумчиво и даже растерянно.
К полудню небо скрылось за свинцовыми доспехами облаков. Пустая земля мерзла под ледяным ветром, а деревья беспомощно протягивали друг другу голые черные ветки. Дорога тянулась в мир холодного серого сумрака и сонного оцепенения, где могли происходить ужасные события.
Конечно, Тремейн знал правду: в западных графствах выпал снег, и дорога ведет прямиком в зиму. Тусклый свет и безрадостные вздохи ветра предупреждали о приближении нового снегопада. Раздраженное одиночеством декабрьских полей воображение окрашивало зимний пейзаж в печальные тона страха и тоски.
К счастью, даже под снегом дорога оставалась ровной и твердой, позволяя держать хорошую скорость. Когда Мордекай Тремейн въехал в город Калнфорд, впереди оставался еще целый час дневного света и не более четырех миль до Шербрума.
Уверенность в собственных силах подсказала, что к месту назначения удастся попасть до наступления полной темноты, а также продиктовала решение остановиться и выпить чашку чая. Правый указатель поворота приобрел вредную привычку заедать, поэтому пришлось открыть пассажирское окно и демонстрировать намерения рукой. В результате холод пробрал Тремейна до костей.
Рядом с главной улицей располагалась тихая площадь, превращенная местными жителями в автостоянку. Мордекай Тремейн заглушил мотор и, радуясь возможности размяться, быстро зашагал к переполненному посетителями торговому центру.
Калнфорд оказался приятным местом. Поросшие лесом высокие крутые холмы не позволили городку расползтись по окрестностям паутиной вилл, и он по сей день сохранил прелесть модного курорта XVIII века, когда галантные джентльмены танцевали менуэт с изящными дамами, чьи образы запечатлел непревзойденный Гейнсборо. Высокие надменные дома сохранили дух эпохи Регентства. Однако помимо невозмутимого достоинства жилых кварталов и спокойствия садов, растянувшихся вдоль накрепко опоясанной каменными мостами реки, Калнфорд обладал полным энергии сердцем, бодро направлявшим поток процветания вдоль торговой артерии, без ложной скромности примыкавшей к стенам древнего аббатства. Мордекай Тремейн шел по тротуару и любовался блестящими машинами, с рождественским восторгом ожидавшими возвращения пассажиров из празднично украшенных магазинов. Сентиментальная душа его радовалась свету и близости людей.
Даже грязное месиво, в которое превратили снег бесчисленные колеса, казалось жизнерадостным. Уныние бесследно исчезло. Внезапно нахлынувшая неуместная депрессия с позором отступила.
Тремейн снова превратился в ребенка, верящего в существование добрых фей и Санта-Клауса с длинной белой бородой. Волшебной рождественской ночью он надевает свою шубу, спускается в дома по дымоходам и наполняет подарками миллионы носков. Пенсне угрожающе сползло на кончик носа, однако Мордекай Тремейн не заметил этого. Сейчас главенствовали чувства, и он понимал, что светлое мгновение поможет пережить тяжкое время, когда вновь придется столкнуться с реальностью печали, горечи, страха и отчаяния.