Убийство на улице Чехова
Шрифт:
— Вы правы, товарищ майор, — вздохнул Манчев.
На его лице появилось выражение крайнего огорчения, и он махнул рукой так, будто все связанное со следствием уже полетело ко всем чертям.
— Сообразительность — важнейшее качество инспектора милиции, — сказал я.
— Безусловно, товарищ майор, — отозвался Манчев. — Если б я был на вашем месте, я бы сделал такое же замечание провинившемуся…
Мне стало и смешно, и грустно. Хотел ли глупый парень выдать себя за хитреца? Или он шутит? Придираться было бессмысленно —
— Сержант, — сказал я, — позвоните в управление, чтобы немедленно отключили телефон экономки. А вы, Рашко, сбегайте вниз и приведите вашу приятельницу — привратницу.
Все в ее внешности выглядело острым: острые костлявые плечи, острый, излишне длинный нос, острый подбородок, острый взгляд проницательных кошачьих глаз, — поэтому такой тип женщин кажется мне злобно-любопытным и мстительным.
— Как тебя зовут? — спросил я, умышленно не пригласив ее сесть.
— Здесь все зовут меня тетя Мара.
— Тетя Мара, — сказал я, — в котором часу приходит на работу экономка профессора, Дора Басмаджиева?
— В половине девятого.
— Никогда не опаздывает?
— Никогда.
— Хорошо. Выйди, пожалуйста, в коридор и подожди. Я тебя вызову.
Когда она закрыла за собой дверь, я сказал инспектору Данчеву:
— Сделайте все необходимое, но эта Дора не должна встретиться с доктором Беровским, пока мы не увидим ее здесь! Понимаете меня?
— Отлично понимаю! — поднялся Данчев.
На его тонких губах промелькнула скептическая улыбка, но он не сказал больше ни слова. Вышел.
Рашко вновь ввел привратницу. Теперь я учтиво указал ей на стул:
— Прошу садиться, тетя Мара. Я думаю, тебе уже известно о несчастье с профессором?
— Не живу же я на краю света. Я первая узнаю все.
— Правильно. Привратники знают все, потому что около них проходят в с е.
Тетя Мара не обратила внимания на эту сентенцию.
— Как давно ты привратницей в этом доме?
— А с тех пор, как его построили.
— Значит, знаешь все, что здесь происходит?
— Ты спрашивай, а я тебе скажу, что я знаю.
— Начнем с чердака. Кто живет на чердачном этаже?
— Какой там этаж? Наверху только комната с кухонькой.
— Ну? Живет там кто-нибудь?
— В нынешние времена, товарищ, пусто не бывает. Чердачок был собственностью инженера с первого этажа. Когда он умер, вдова продала его медицинской сестре.
— Как зовут эту медсестру, где она работает?
— Ее зовут Калинка, работает в больнице для иностранцев.
— Ну, что тебе известно о Калинке?
— В молодости была вертихвосткой первого класса, а сегодня довольствуется тем, что перепадает.
— Очень хорошо. А теперь — что происходит на четвертом этаже.
— Четвертому не повезло. Умерли и хозяин, и хозяйка. Остался сынок — инженеришка в Кремиковцах. Дубина. А вбил себе в голову жениться на такой же вертихвостке — то ли на модистке, то ли на модельерше с завода готовой одежды имени Первого мая. Инженеришка вкалывает ночью на заводе, а она дома валяется себе с оборотнями. Развелись, но квартира осталась ей, потому что у нее ребенок, трехлетняя девчоночка.
— А инженер?
— Инженер выехал. Снимает квартиру, а эта снова вышла замуж — за финансового ревизора, старого хрыча, вдовца, на двадцать лет старше ее. Ревизор проводит ревизии в провинции, а она спит себе с бычком. Ну а этому старому хрычу так и надо.
— Где работает кассир?
— Сейчас мошенничает в ресторане «Северная звезда», раньше был в ресторане «Ялта», но оттуда его выгнали полгода назад, а еще раньше я не слышала, откуда его выгнали.
— Кто живет на первом этаже?
От этих вертихвосток, оборотней, дубин, старых хрычей и бычков у меня уже кружилась голова, словно я выкурил крепкую сигару.
— Хозяин первого этажа умер два года назад, там живет вдова, женщина уже в летах, пенсионерка. У нее две дочери, но ни та, ни другая не живут с ней. Она взяла к себе своего племянничка, содержит его, чтобы он учился на архитектора.
— Ну, слава богу! — сказал я (а Манчев, этот идиот, громко рассмеялся).
— Ты перескочил второй этаж, товарищ! — напомнила мне тетя Мара.
— Я рассеянный, — ответил я. — Что за человек был профессор?
— Скряга, скупердяй. Уронит, к примеру, пятачок, наденет очки и ну искать этот пятачок, будто он выронил из кошеля наполеондор! А в остальном был золотой человек.
— Смотри-ка ты! — притворился я удивленным.
— Его скупердяйство было наследственным, товарищ, а за полученное по наследству человека не корят!
— А золото? — спросил я. — Что было «золотого» в его характере?
— Я тебе скажу, товарищ. Он был самым обыкновенным из всех обыкновенных людей этого дома, самым аккуратным.
— Об умершем не говорят плохо, но ты, тетя Мара, имей в виду, что властям говорят все — и хорошее, и плохое!
— Ты меня не учи, я человек бывалый! — выпалила она мне в лицо. — Ведь сам же видишь, я говорю одинаково и о хорошем, и о плохом! Никому не даю пощечину и ни с кем не сюсюкаю.
— Давай все же поговорим о «золоте», — настаивал я. — Что было хорошего в этом человеке?
— Что… Встретит, бывало, утром: «Доброе утро, тетя Мара!» Вечером: «Добрый вечер, тетя Мара!» И приподнимет шляпу. Оказывает мне уважение, точно какой-то знаменитости! Он всегда ходил в шляпе — и зимой, и летом.