Убийство на улице Чехова
Шрифт:
Но я не растерялся, не потерял самообладания, как это всегда случалось со мной в критический момент. Я смочил ее голову водой, и Надя открыла глаза. (В сущности, она их вытаращила, но мне не по нраву резкие слова, и потому я говорю «открыла».)
— Соберитесь с силами, товарищ Надя! — сказал я. — Что случилось с вашим отцом, то случилось, ничего не поделаешь. Возьмите себя в руки — вам еще жить да жить…
Уставившись на меня, Надя глубоко вздохнула и покачала головой. Как мне хотелось утешить бедную женщину, смягчить ее горе!
— Имя вашего отца, — сказал я, — человечество не забудет, потому что он создал противогриппозные сыворотки…
Надя продолжала пристально
— Доктор Беровский тоже работал над сывороткой против гонконгского гриппа. Ученые как бы соревновались, кто первый придет к великому открытию… Однако у меня такое чувство, что ваш покойный отец успел гораздо больше. Возможно, он был всего лишь на расстоянии одного шага от мирового успеха, от Нобелевской премии. И если бы не это несчастье!..
— Я не верю, что доктор Беровский убил папу, — сказала Надя, качая головой. — Вы намекаете на такую возможность — но я не верю!
— Доктор Бе-бе-ровский?.. — Я даже заикаться стал.
Подобная мысль, клянусь своим честным именем, до этого никогда не возникала в моей голове: если бы в комнату влетела, например, шаровая молния, я бы изумился ничуть не меньше.
— Нет, мне не верится, что это доктор Беровский! — повторила Надя.
— Да, разумеется! — промямлил я и поискал глазами какой-нибудь стул, чтобы хоть опереться на его спинку, потому что комната вновь поплыла у меня перед глазами. — Разумеется! Я согласен.
Но с чем я был согласен, мне и самому было не ясно. Мысль о том, что Беровский, возможно, убийца, пронзила, потрясла мое сознание.
— Ох, не дали бы вы мне воды? — простонала Надя.
Я перестал искать стул (хотя и чувствовал необходимость на что-либо опереться), протянул руку к графину с водой, но не успел до него дотронуться: на пороге возник окровавленный Краси. Он смотрел на свою жену — я бы не сказал «насупившись», скорее с каким-то мрачным любопытством. Так, будто проиграл в кошар [2] последний лев и сейчас ждал ее решения: сразу ли накинуть себе петлю на шею или отложить это на потом.
2
Кошар — азартная игра в карты, рулетку, кости и т. д.
Однако Надя, к превеликому моему удивлению (ах, в этот вечер неожиданностям не было конца!), к невообразимому моему удивлению, не дала ему сказать ни единого слова, ни единого звука.
— Вон! — крикнула она, приподнявшись на локте, и посмотрела на своего мужа так, как смотрел бы человек на свою смерть, если бы она к нему вдруг явилась, приняв облик живого человека. — Ты!.. — Задыхаясь, Надя почти хрипела, указывая пальцем на дверь: — Вон! Вон отсюда!..
Краси оцепенел, и маска мрачного любопытства, с которой он вошел, сменилась глуповато-идиотским выражением, точно у собаки, провинившейся перед хозяином.
Сцена была напряженная, полная, как говорят литераторы, «шекспировского» трагизма: ни Краси не уходил, ни Надя, не опускала палец, самым категорическим образом указывая на дверь. Я ломал голову, какую же роль взять мне. Надя очень была похожа на моего давнего друга Христину, но Кодов все же законный супруг… С другой стороны, Надя — потерпевшая, потому что убит ее отец, и при чем тут Краси, почему я его должен жалеть?.. Мое сознание все время при этом сверлила мысль, что в передней лежит труп заколотого профессора Астарджиева и что Надя хоть и не прямо, но дала мне понять, что убийцей ее
Предварительное следствие по делу об убийстве профессора Ивана Астарджиева началось в одиннадцать часов тридцать минут в ночь с седьмого на восьмое января в его квартире, в доме № 80 по улице Чехова. Были допрошены близкие и друзья профессора, которых он в тот вечер пригласил в гости.
Но прежде чем продолжить рассказ, я думаю, было бы полезно сказать несколько слов о квартале, где произошло убийство, и о некоторых людях, посещавших дом убитого.
Квартира, принадлежавшая профессору Астарджиеву, находилась на втором этаже серого безликого жилого здания — такого же, как и большинство в этом сравнительно новом квартале Софии. Пятнадцать лет назад здесь тонули в зелени фруктовых садов белые дома с двухскатными крышами, похожие на виллы. И дома, и дворики, и сады были сметены за какие-то десять лет ускоренного панельного строительства.
Зеленые дворики разделяли в свое время улицы, названные именами писателей (Антона Павловича Чехова, Димчо Дебелянова), и улицы со старинными названиями — Молякова градина, Латинка, Тинтява. Я думаю, улица Чехова напоминала жителям квартальчика, увлекавшимся литературой, скажем, повесть «Степь», или драму «Чайка», или прелестную, всегда современную новеллу о той легкомысленной женщине. Улица Димчо Дебелянова, может быть, вызывала в сознании читателей поэта беззаботные времена их молодости, прожитой в тиши провинциальных дворов, под сенью «вишен в белом цвету». Слава богу, хоть названия сохранились, но сами улицы проходят теперь между пяти-шестиэтажными жилыми блоками, на однообразных балконах которых развевается развешенное для сушки пестрое белье.
Нет тех двориков, нет зеленых садов, нет «вишен в белом цвету». Вихрь урбанизации вверг их в небытие, а напряженный ритм жизни оставил в прошлом тихие, поэтичные утренние грезы. Сейчас утром, когда все живое, способное работать и учиться, мчится на предприятия, в школы и университеты, вряд ли найдется человек, который, проходя, скажем, по улице Чехова, свяжет в своем уме название улицы с чеховской «Чайкой», «Дамой с собачкой», «Попрыгуньей» или с каким-нибудь еще произведением великого писателя. Одни бегут сломя голову догонять трамваи и автобусы, другие повторяют в уме домашние поручения — купить хлеб, масло и еще не знаю что, третьи переживают очередную семейную ссору, и, если кто-нибудь все же вспомнит о «Чайке» или подумает о цветах, о сирени, это непременно будет человек, недавно приехавший из самого нового города республики, или какой-нибудь неисправимый чудак.
Читатель, вероятно, помнит, что в этом квартале находился дом, в котором поселился Аввакум Захов — давно, еще во времена, когда в контрразведке его произвели в майоры. За плечами Аввакума были уже момчиловский случай, шляпная афера и только что случившаяся история с кинорежиссером-документалистом, весельчаком Асеном Катарджиевым. Дом не передавался по наследству, потому что был собственностью жилфонда городского совета. В бельэтаже его жил пенсионер, военный врач Свинтила Савов, с племянницей Виолеттой, в то время студенткой Академии художеств, а в распоряжении Аввакума Захова находился верхний этаж — две комнаты с верандой, которая смотрела на сосновый лес. В большой комнате высился чудесный камин (наверняка из-за него-то и решил Аввакум купить этот дом: как известно читателю, он «болел» настоящими каминами, напоминающими старинные очаги).